Шрифт:
Полина решительно поднялась из-за стола, пошла в комнату и набрала Женькин номер.
— О-о! — обрадовался тот. — Ну, наконец-то!
— А меня обокрали, — сообщила Полина.
— Як тебе сейчас приеду, — сказал Евгений, — я ведь теперь один, матушка отбыла в столицу к родственникам. Жить со мной категорически отказывается вплоть до полного моего исправления, — пока не найду работу. И теперь…
— Картошки возьми по дороге, — перебила его Полина.
— Увы — без копейки. Как церковная мышь…
Однако приехал он с шиком, на такси. Принес картошку, взял дома — «остатки матушкиных припасов».
Еще приволок рубашки и всякое барахло — постирать. Поставив портфель и сумку у двери, спустился в лифте и вернулся с пишущей машинкой и каким-то четырехугольным предметом, закутанным в белую тряпку. Под тряпкой оказалась клетка, а в ней — две толстые белые крысы.
— Матильда и Макс, — объявил Евгений. — Видишь, совсем не противные, даже симпатичные. Я нарочно оставил белых. Остальных пристроил. Всех! Представь — обегал пять школ, там у них живые уголки…
— А эти, значит, на развод? — спросила Полина. — Супружеская пара? Поимей в виду, в комнату я их не пущу, хоть разорвись. И клетку чистить не стану! Мерзость такая… И, главное, — Матильда… Тьфу!
— А мы их вот сюда, видишь, как раз встает, — приговаривал Евгений, заталкивая клетку между холодильником и батареей парового отопления.
— Точно! Батарея как огонь, быстрей подохнут.
Полина опять жарила яичницу, выставила на стол сухумский мед, колбасу, нарезала хлеб. Евгений читал:
Я иду нелегко по дороге оранжево-сизой, От угла до угла провожает меня пустота. Пусть опорой мне будет отсутствие верха и низа, Невесомая песня и маятник вместо креста. Я не верю в родство — Помоги мне назвать тебя братом, Я не верю в судьбу — Помоги мне ее обрести. Я не верю в Тебя — Помоги убедиться в обратном И навеки забыть, кем я был до начала пути. Потому что иначе раздавит меня невесомость, И звезда молодая, как пуля, пронзит мою грудь, Пересохшей реки запоздалая, горькая совесть Предпоследнею ночью не даст мне в себя заглянуть…— Что-то есть, — сказала Полина.
— Как понимать «что-то»? — сразу вскинулся Евгений.
— А так и понимай. Некоторые строчки хорошие, а некоторые — так себе. Что значит — «маятник вместо креста»?
— У тебя полностью отсутствует ассоциативное мышление. Маятник — символ времени. Да что тебе объяснять! Между прочим, я тут на днях читал в одном доме, вернее, в мастерской. У Князева, ты его знаешь.
— Не знаю никакого Князева.
— Мы его как-то встретили на улице. Помнишь у Летнего сада?
— Бородатый, с выпендрежной девицей?
— Это его дочь. Но суть не в ней. Там народу собралось — сесть некуда, вся элита. И знаешь, очень хорошо слушали, а потом, когда обсуждали, ну… просто апологетические были выступления. Я не ожидал. Да, кстати, Князев просил тебя привести.
— Это еще зачем?
— Хочет писать.
— Меня?! Тоже еще нашел Джиоконду!
— Джоконду. Он говорит: ты — тип русской женщины, из этих, знаешь? — которые — коня на скаку. Между прочим, он прав.
— Ага. Сегодня в вагоне как раз смотрелась в зеркало, ну, думаю, и рожа! Не баба, а какой-то сержант-сверхсрочник… Господи, еще не знала, что тут творится! Нет, ты представляешь? — вхожу в квартиру…
К рассказу о краже Евгений отнесся с неожиданным сочувствием. Обычно он интересовался только собственными делами, а тут обошел вместе с Полиной разгромленную комнату, заглянул в шкаф, покачал головой.
— Я-то решил, ты здесь генеральную уборку затеяла.
— Так я же еще по телефону сказала: обворовали.
— Я подумал — розыгрыш, у тебя ведь весьма своеобразное чувство юмора. А тут — послушала бы свой голос. Точно тебя не обокрали, а наоборот, вручили медаль за спасение на водах. В милиции была?
Посещение следователя Полина изобразила в лицах?
— …она вылетела, чуть меня с ног не сшибла, он сидит, уши красные, глаза как у боксера…
— У боксера?!
— Не понимаешь, что ли? У собаки, собака-боксер, ну, бульдоги такие, только рыжие. У них еще глаза грустные-грустные, будто сейчас слезы побегут, вот и у него… «Знаешь, я решила взять собаку!