ГЛАВА I
Крайности сходятся
Изъ всхъ даровыхъ зрлищъ, которыми джентльменъ, располагающій малою толикою свободнаго времени, можетъ пользоваться въ Лондон, самое, по моему, жестокое зрлище представляетъ дюжій, жирноволосый, обрызганный кровью мясникъ, влачащій за ногу обезумвшую отъ ужаса овцу и вталкивающій ее въ бойню, увшенную свжеободранными овечьими трупами.
Упавшая среди улицы лошадь производить тягостное впечатлніе; точно также и загнанная собака, точно также и пьяная, едва держащаяся на ногахъ женщина, несущая ребенка головою внизъ; но ничто не поражаетъ меня такъ болзненно, какъ видъ угнетенной овцы. Я, разумется, имю пристрастіе къ нжной, хорошо-приготовленной баранин — зубы у меня великолпнйшіе работники по этой части и желудокъ мой въ отличнйшемъ порядк; но если я увижу, какъ бдная овечка дергаетъ ногами, отстаивая драгоцнную жизнь, и представлю себя, что черезъ нсколько часовъ она будетъ висть въ мясной лавк — меня искушаетъ желаніе взять баранью сторону въ борьб, разогнать лнивыхъ мальчишекъ, которыя безчувственно глазютъ и смются, и, схвативъ мясника, за его собственную ногу, заставить его немножко подрягать.
И еще другое любопытное дйствіе производитъ на меня видъ бднаго и кроткаго животнаго, а именно напоминаетъ мн очень дорогаго пріятеля, Адолфуса Икль. Это былъ величайшій изъ мучениковъ, которымъ только когда-либо я имлъ честь быть представленнымъ; это была сама улыбающаяся невинность! и его какъ овечку роковая судьба оторвала отъ родимаго пастбища живаго предала на съденіе!
У меня были, леди и джентльмены, свои тяжкія испытанія въ жизни и смягчили меня, какъ смягчаетъ толчея пеньку, и развили во мн искреннее сочувствіе къ злополучіямъ ближняго. Теперь сердце мое способно чутко отзываться на чужое горе. Если человкъ, мучимый такимъ голодомъ, что можетъ проглотить полбыка какъ пилюльку, бывалъ вынужденъ ограничивать свой обдъ чашкою кофе, то подобное испытаніе нсколько научаетъ его быть человколюбивымъ въ отношеніи жалкаго горемыки, признающагося, что онъ двое сутокъ не пробовалъ никакой пищи. Когда около меня шелестятъ лохмотья и заплаты, бормоча о пенсахъ, необходимыхъ для пріобртенія ночнаго пріюта, я живо вспоминаю ту ночь, когда я былъ выброшенъ за дверь и долженъ былъ протрястись до разсвта на скамейк въ парк, въ одномъ фрак и въ рубашк съ вышитой грудью. Для внушенія намъ человколюбивыхъ чувствъ ничего нтъ лучше, какъ малая толика познаннаго страданія. Я знаю одного джентльмена, который чрезвычайно легко подаетъ милостыню рябымъ нищимъ, потому что самъ разъ чуть не умеръ отъ оспы.
Но, Господи владыко! что значатъ мои мизерныя злополучія по доводу истощенныхъ финансовъ и утраченнаго кредита? что значатъ т долгіе дни, когда нечмъ было мн существовать, некого любить и не съ кмъ жить? Зубъ, который такъ мучительно боллъ во время оно, давно выдернутъ, боль забыта и я снова могу щелкать орхи съ любымъ веселымъ молодцомъ на ярмарк.
Мой коробъ бдствій и кручины навалился на меня не вдругъ, не съ разу, а малыми частицами и постепенно. Первая моя бда была самая легкая, изъ всхъ меня постигшихъ. Но вообразите вы, коли можете, каково должно быть положеніе несчастнаго смертнаго, на котораго внезапно обрушилось ужасное, непоправимое несчастіе, который проживъ восхитительно-безмятежныхъ, блаженныхъ двадцать-пять лтъ, вдругъ приходитъ къ заключенію, что лучше бы ему не родиться на свтъ; на чью горемычную беззащитную голову, безчувственныя оскорбленія и жестокосердныя преслдованія вдругъ сыпнули сокрушающимъ градомъ и совершенно ошеломили, придавили и разбили его?
Такова была участь моего уважаемаго пріятеля, Адольфуса Икля. Онъ тоже попался въ руки мясникамъ, которыя быстро увлекли его въ мясной рядъ!
Добродушный, кроткій человкъ, съ нжными, голубыми глазами и слабыми ладыжками, но съ такимъ сердцемъ!
Скверная вещь быть всегда счастливымъ. Это заставляетъ человка жирть, длаетъ его лнивымъ, разслабляетъ мозгъ. Кручина — великолпнйшее, капитальное средство для отрезвнія всего существа и для возбужденія дятельности и бодрости.
Бда, къ сожалнію, не возвщаетъ, какъ локомотивъ, своего приближенія свисткомъ и некогда соскочить съ рельсовъ, чтобъ вслдъ затмъ уснуть гд нибудь въ сторон, на розовыхъ листьяхъ. Угрюмая вдьма крадется по слдамъ и бросается на насъ въ ту минуту, когда мы безпечно идемъ, напвая псенку; она точно полисменъ въ партикулярномъ плать, съ невиннымъ зонтикомъ въ рукахъ, но съ властительнымъ жезломъ и желзными браслетами и карман.
Укрпите себя рядомъ тихихъ постоянныхъ бдствій; выдресируйте себя такъ, чтобы когда начнется главная потасовка, вы могли принять оглушающіе подзатыльники съ любезною улыбкою и бодрымъ видомъ. Человку, который вопилъ отъ мучительной подагры, стоналъ отъ ревматической боли, покажется пріятнымъ измненіемъ страданія. Злополучный Адольфусъ Икль! Великое, сокрушительное бдствіе постигло васъ въ ту самую минуту, какъ вы разсчитывали быть счастливйшимъ существомъ на земл. Злополучный молодой человкъ!
Я въ первый разъ былъ представленъ Адольфусу, спустя двнадцать часовъ посл его появленія на свтъ. Онъ лежалъ обернутый въ теплую фланель и самъ теплый, какъ только что испеченная лпешка, и когда сидлка сказала мн, что я могу, если желаю, до него дотронуться, я копнулъ его какъ слпаго котенка и проговорилъ: бдненькій! Невинныя времена, мой другъ, благословенныя времена и чуждыя всякаго коварства и плутовства!
Наши родители были сосдями; ихъ поля соприкасались. Мой папаша каждое утро гулялъ по своему владнію въ четыреста акровъ, и на извстной границ, у изгороди встрчался съ папашей Адольфуса, который гулялъ по своему владнію въ четыреста акровъ. Они жали другъ другу руки черезъ изгородь, освдомлялись другъ у друга о здоровь женъ, и затмъ съ облегченнымъ сердцемъ шли по домамъ завтракать. Мамаша Адольфуса и моя мамаша посылали другъ другу въ презентъ молодыя овощи, свжія яйца и модныя выкройки. Такимъ образомъ, съ самой ранней юности я и мученикъ Адольфусъ были товарищами.
Между нами существовала та разница, что Адольфусъ былъ единственнымъ дтищемъ, а меня судьба надлила пятью братьями. Если Адольфусу не давали желе, то ему стоило только захотть, и желе являлось, а если я осмливался скорчить плаксивую мину, мои чувства усмиряли розгою. Вс игрушки, въ которыя мы играли, были собственностью Адольфуса (исключая дряннаго лопнувшаго мячика, на который онъ никогда и не глянулъ), и какъ скоро ему прискучили игрушечныя лошадки, родители пріобрли для него настоящаго живаго пони. Адольфусъ былъ счастливйшій малый, но онъ этого не понималъ и слдственно не могъ цнить.
Меня воспитывали иначе, и я очень былъ радъ, когда пришелъ конецъ этому воспитанію.
Отецъ мой былъ точный, аккуратный, упрямый человкъ, имвшій неудобныя для меня убжденія касательно воспитанія дтей. Онъ былъ, разумется, совершенно правъ, проводя свои убжденія въ жизнь, но мн отъ этого приходилось больно, одиноко, — совсмъ плохо. Я пользуюсь прекраснымъ здоровьемъ, но во дни оны, еслибы дло было предоставлено мн на выборъ, я несомннно предпочелъ бы не укрпляющія тло, а веселящія духъ обращеніе и содержаніе. Пятнадцать лтъ я питался за завтракомъ гороховой похлебкой, приправленной щепоткой соли, и никогда не лизнулъ другаго пирога или пуддинга, кром мяснаго. Я полагаю, что мальчика, посл шестичасовыхъ упражненій латынью, не мшаетъ поощрить какой-нибудь роскошью, и нахожу, что пуддингъ изъ плодовъ въ этомъ случа какъ нельзя боле кстати.