– Ну что, боярин, – кивнул Зализа Картышеву на окно. – Ты, вроде, знаток по железу. Что скажешь?

– Скажу, что железо железу рознь, – Игорь, поморщился, отчего следы ожогов на его лице пошли складками, словно смятый пергамент, дотянулся до прутьев, пощупал пальцами. – Это, например, полное дерьмо. Сыромятина. Прослав, у тебя от моего капронового шнура нитки еще остались?

– Несколько штучек, боярин, – мужик сунул руку за пазуху и вытянул клубок, явно закаченный себе на потом, в хозяйство.

– Отлично, – Картышев примерил расстояние между прутьями. – Если два вынести, то можно пролезть.

– Как? – подступил боярин Батов.

– Как обычно: двое подсаживают, остальные поодному вылезают.

– Вынуть как? – переспросил Зализа.

– Песок нужен. Лучше кварцевый, но тут не до жиру... – Игорь поднял с полу грязь, растер между пальцами, поморщился: – Могли бы и нормальную отсыпку сделать.

Он поплевал на нитку, обмазал грязью и перекинул через крайний прут. Принялся старательно елозить нитью туда-сюда, временами снимая ее, поплевывая и добавляя поднятого с полу песка. Где-то через час, устав, скинул нитку и попросил опричника:

– Посмотри, Семен Прокофьевич, видно чего-нибудь?

– Блестит, – заглянул сбоку Зализа. – Начистил ты его, как шишак перед царевым смотром.

– Экий ты... – Картышев, похоже, хотел добавить пару слов, более привычных для двадцатого века, но сдержался. – Это означает, что абразив снял верхний, окислившийся слой металла. То есть, малехо потоньше прут уже стал.

Зализа недоверчиво покачал головой, ковырнул блестящую полосу ногтем и вдруг оживился:

– А ведь верно Игорь Евгеньевич сказывает, есть царапина! – потом снова погрустнел: – Только сколько времени нам этак елозить придется?

– А ты куда-то торопишься, Семен Прокофьевич? – подошел к окну Костя Росин. – Давай-ка, Игорь, я теперь поработаю.

– Не, это не дело, – покачал головой Картышев. – По одному прутику мы и вправду до осени ковыряться станем. Давайте так: встаем четверо, каждый берет по нити, два соседних прута трем сверху и снизу. И человечка у окна, песок добавлять, да наружу выглядывать, от греха. Как устанем, меняемся. Нужно только нити длинные брать, чтобы не у самого окна стоять, а в глубине подвала. Тогда снаружи, со света, не видно будет, чем мы тут занимаемся. А нитки и так тонкие. Заметано? Прослав, гони мои нитки!

Поначалу пленники взялись за работу без особого азарта, не столько с надеждой на успех, сколько от вынужденного безделья. Однако к вечеру выяснилось, то им удалось “протереть” прутья больше, чем на толщину ниток, и теперь Картышеву пришлось даже успокаивать излишне рьяных работников:

– Силу! Силу не применяйте! Нитку порвете. Тут дело не в силе, а в частоте движений. И песок не забывайте добавлять. Помните, это не нитка железо режет, это абразив работает. Без него толку не будет.

Стража относилась к пленникам, как к скотине – впихивала один раз в день большое корыто с какой-то овощной баландой, кадку воды, и больше не появлялось. В качестве отхожего места приходилось использовать дальний угол подвала, хлебать варево прямо из корыта – благо хоть ложки были у каждого либо за поясом, либо в сапоге. Зато больше днем никто к ним не заглядывал и делать свое дело не мешал.

После того, как нити углубились в толщу прута больше, чем на пару миллиметров, дело пошло еще веселее – теперь добавленный под нить песок не осыпался, постоянно оставаясь в “рабочей зоне”. Обычная грязь постепенно выкрашивалась, и оставался только прочный, хорошо царапающий железо песок. Ровно через неделю, день в день, первая из ниток проскочила через узкую щель и повисла в руках Георгия Батова. Еще через пару часов закончила свое дело еще одна нить.

– Хорош выпендриваться, – остановил работу Картышев. – То, что осталось, рукой сломать можно. Теперь решить надо, когда вылезать станем?

– Я думаю, ночи дождемся, да и сдернем отсюда, – предложил Росин. – Юлю только найти нужно...

– Плохо ночью, – покачал головой Зализа. – Темно, дороги не видно, в замке тоже тьма. Куда идти, мы не знаем, а сослепу и вовсе заплутаем. К тому же, ночью стражу завсегда получше выставляют, все двери и ворота на запоре. Шум поднимется раньше, чем найти чего успеем. Перебьют, али назад загонят.

– А если сейчас?

– В замке стражи латников двадцать, – пожал плечами опричник. – Воина четыре, а то и пятеро за дверью нас караулят, эти не сразу наружу кинутся. Пока неладное поймут, пока нас хватятся. Еще пятеро наверняка отдыхает. Кто-то еще на посту стоит, кто-то на выходе по делам. Думаю, латников пять супротив поначалу будет, а то и меньше получится. А коли оружие найти успеем, так и со всем гарнизоном справимся. Чай, ливонцы одни, не впервой.

– Голосовать не станем... – Картышев взялся за один из надпиленных прутьев, качнул вперед-назад, обломил тонкую недопиленную перемычку, прикинул в ладони тяжесть сыромятного железа. – Берешь в руку, маешь вещь...

Он протянул кусок прута Зализе, потом выломал второй и заскреб ногами по камню:

– Да подсобите же кто-нибудь!

Росин рванулся вперед, сложил руки в замок и подставил их Игорю под ногу. Архин подошел к окну с другой стороны и подставил плечо. Картышев, упираясь, как на ступеньки, выполз в окно и, не вставая, откатился под стоящую неподалеку распряженную телегу. Минутой спустя рядом оказался Зализа, следом выбрался уже окрепший Малохин.