– Семен Прокофьевич, – с облегчением кивнул мужик, отпустил кистень и снова взялся за вилы, переставив их расщепленными и широко разведенными в стороны деревянными остриями вверх, довольно улыбнулся. – Пойдем.

Они поднялись в избу, свернули в горницу. Зализа, увидев постеленный на полу персидский ковер, довольно расхохотался:

– И как, теплее?

– Ты по нему босиком пройди, Семен Прокофьевич, – посоветовал бывший милиционер. – Пяточки щекочет, и ворс... Как у газона английского.

– Газон англицкий... Где ты видел такой, Нислав?

– Не видел, – пожал плечами хозяин дома. – Но рассказывали. По “ящику”.

– По ящику? – опричник расхохотался еще громче. – Это с заливным яблочком? Ну ты, оказывается, мастер сказки сказывать. И зубы заговаривать. Но все одно не отстану. Веди.

– Матрена, – тихонько позвал мужик. – Вы там не спите? Гость у нас.

– Кто там? – бледная простоволосая женщина в одной поневе вышла из угла комнаты, держа на руках младенца.

– Неважно, кто там, важно, кто здесь, – выступил вперед Зализа. – Ну, покажи.

– Как, уже? – испуганно охнула женщина. – Пора?

– Нет, еще не пора, – опричник перекинул плащ себе на грудь, чтобы прикрыть железо, а потом решительно принял ребенка. – Через два дни только... Мальчик?

– Само собой, парень! – хвастливо заявил Нислав.

– Ну, почин хороший, – кивнул Зализа. – Воин растет.

– Пахарь, – поправила Матрена.

– Или мент, – тихо усмехнулся Нислав. Малой зашлепал губами, сморщился и тихонько заныл.

– Иди, иди к мамке, – вернул малыша Зализа.

– И вот что, Марьяна... – он снял с пояса небольшой кошель. – Не радуйтесь, это медь. Мужика я твоего послезавтра заберу, а самой тебе управиться трудно будет. Коли что понадобится, соседа попросишь, али купить пошлешь. Пойдем, Нислав.

Остановившись на улице, опричник хозяйственно распорядился:

– Ты ноне с пашней не заморачивайся. Я Алевтине накажу, коли до урожая не вернемся – пошлет косцов, хлеб уберут. Скотину заколи, закопти и в погреб. Лошадей с собой возьми, нам заводные сгодятся. Одну оставь, на всякий случай. Курей оставь, с ними хлопот мало. Поросенка одного разве... Иначе не управится с малым. Сена заготовил?

– Мало...

– Ну, это она купит. А дрова?

– Более-менее...

– Это хорошо. Лето впереди, но мало ли?.. Да и коли к зиме не вернемся, запас имеется. В лес ей ездить никак нельзя. Неровен час... И с собой ребятенка не возьмешь, и одного не оставишь. Ладно, готовься, два дня еще у тебя есть. А третьего дня к полудню в Каушту отправляйся, там встретимся.

– Понял, Семен Прокофьевич.

– Ну, давай, папаша, – хлопнул его по плечу Зализа и вскочил на коня.

Настроение у него ныне было, как никогда – первый, почитай, ребятенок при нем на его пожалованной земле рождается. Причем мальчишка. Причем крепкий мальчишка. Да еще у хорошего мужика. Хорошая примета. Если бы в других деревеньках так же заладилось... Глядишь, и детям поместье останется уже не из средних, а из крепких, способных и лихолетье выдержать, и ополчение царю сильное выставить, и свои рубежи уберечь. Теперь за Алевтиной очередь. Пусть рожает наследника, пора уже.

С этой мыслью и въехал он в ворота усадьбы, с ней и жену обнял, а затем решительно поволок наверх, в опочивальню, опрокинул на прикрытую балдахином кровать и полез под юбки.

– Что ты делаешь, Семен? – вяло попыталась отпихнуть его жена – День на дворе, пятница. Людей постыдись!

– А что, есть кого? – он влез головой под юбку и прижал ухо к животу.

– Нет пока, но...

– Но будет, – пообещал Зализа и принялся торопливо выпутываться из доспехов – крючки, застежки, ремни.

Алевтина не удержавшись, хихикнула в рукав:

– Вот так и останешься... С задранным подолом, и нетронутая...

Опричник только зарычал, спихивая кольчужные штаны вместе с кожаными подштанниками и путаясь в излишне плотных штанинах. Женщина присела в постели, вытянула руки и скользнула ими снизу под рубаху, погладила грудь, живот.

– Какой ты горячий... Кромешник...

Зализа наконец-то выбрался из штанов, шагнул к ней, снова опрокинул и наконец-то вошел, застонав от нетерпения, пытаясь пробиться как можно глубже, словно ища в силе своих толчков возмещения слишком долгим и частым отлучкам. Но непривычное к женскому теплу тело обмануло – и взорвалось восторгом через считанные, до обидного краткие мгновения.

– Ну что, охальник? – добродушно растрепала Алевтина волосы на его голове. – Обедать-то будешь? Тебя еще офеня почаповский искал...

– Не хочу, – Зализа вытянулся рядом с женой и сквозь сарафан сжал ей грудь. – То есть, офеню не хочу, обедать немного, а больше всего... Не пойду никуда отсюда! Два дня всего осталось, и опять в дорогу. Тебя хочу. Не для того замуж брал, чтобы только вспоминать на привале. Хочу, чтобы со мной была. И чтобы сына мне родила. Поскорее.

– Так возьми с собой, на Москву-то. Чай, не в Дикое поле собрался? – она немного выждала и, не получив ответа, мягко толкнула в лоб. – Эх ты, “поскорее”, “чтобы рядом”. Ладно, порты натяни. Пойдем, потчевать тебя буду, как муженька ненаглядного. А там, глядишь, и пятница кончится.