— Разумеется, я «прошел» через Лема. Начал с «Пшекруя», который публиковал рассказы, иллюстрированные Даниэлем Мрозом. Тогда мне было девять лет. С Лема началась моя affaire amoureuse [141] с фантастикой — с Лема и Брэдбери в «Пшекруе» и «Вокруг света», публиковавшего в конце пятидесятых множество интересной НФ. Любовь не угасла и не заржавела: сегодня, когда. Weltschmertz начинает меня доставать, я берусь за «Кибериаду» или «Звездные дневники» и хохочу взахлеб, представляя себе, как Ийон Тихий охотится на курдля.

— Пока я не прочел ваше предисловие к «В воронке от бомбы» в томике «Что-то кончается, что-то начинается», я был убежден, что вы никогда не занимались научной фантастикой. А тут извольте: «Единственный мой рассказ в жанре НФ». Но если так широко понимать этот жанр, то «Польско-русскую войну под красно-белым флагом» Дороты Масловской тоже надо считать НФ. А уж в полный ступор меня ввел Анджей Земянский, заявивший, что «Ахейя» — тоже научная фантастика.

— «В воронке от бомбы» — вне всяких сомнений, не фэнтези. А если не фэнтези, значит, НФ. Я же описываю будущее, а это однозначно определяет жанровую принадлежность. Кроме того, я ведь и сам говорю, что это научная фантастика. Следовательно, это научная фантастика. Quod erat demonstrandum [142] . Полагаю, не читая, что так же обстоит дело и с «Ахеей». Если автор утверждает, что это НФ, значит, наверняка так оно и есть. Ибо кому, как не автору, это знать?

— В «Рукописи, найденной в Драконьей пещере», или «Компендиуме сведений о литературе фэнтези»», вы заявляете, что этот жанр больше выводится из литературы конца девятнадцатого века (например, книг Уильяма Морриса, лорда Дансени, Генри Р. Хаггарда), нежели из эпосов и мифов (из этого исходила концепция Джеймса Ганна). Но почему? Разъяснение, будто в культуре все начинается с Гильгамеша и «Илиады»», а стало быть, древнюю традицию надлежит проигнорировать, звучит невероятно. Ибо уже сам подбор статей в «Малом магическом алфавитном словаре» в вашем «Компендиуме» говорит о том, что абсолютное большинство их касается легенд, эпосов и их героев.

— Простите, но это полнейшее недоразумение. Кто и когда сказал, что надо игнорировать? Если я называю Морриса, Кэбелла, Хаггарда, лорда Дансени, Александра Грина — то потому, что пишу о жанре фэнтези. Если б я писал о жанре криминального романа, то в числе отцов-основателей назвал бы По, Эмиля Габорио, Гастона Леру, Мориса Леблана, Конан Дойла, авторов «Ника Картера». Ибо с кого же надо было бы начать, кого назвать в качестве предтеч жанра? Эсхила? Софокла? Еврипида? Если бы я упустил этих почтенных древних классиков в перечне отцов-основателей, это было бы игнорированием традиции? Противоречило бы фактам, если б в каком-нибудь из современных детективов я обнаружил отсылки к «Федре», «Антигоне» или «Медее»?

— Но в вашем «Словаре» нет отсылок, а просто есть сто страниц, заполненных именами героев древних легенд и эпосов. Получается, что все это — фэнтези. Впрочем, спорить не стану. В этом вы — специалист. Кстати, а что подвигло вас создать «Рукопись…»?Решусь на две рабочие гипотезы, хорошо? Первая — альтруистическая и гласит, что вы написали сей лексикон из позитивным побуждений, дабы читатели узнали чуть побольше об этом жанре; вторая — элитарная, ибо предполагает, что в стране, где фэнтези существует совсем недавно, хорошо было бы ее канонизировать и показать, сколь велики ее достоинства. Как вам эти теории? Каково было истинное побуждение?

— Теории мне жутко нравятся, ибо я неизменно ликую, словно сумасшедший, когда умный человек говорит о моем творчестве разумные слова и сообщает сведения, ранее мне совершенно неизвестные, о которых сам я ни в жисть бы не догадался. В результате чувствуешь себя чертовски значительным. И знаете — снова хочется жить.

— Вы охотно перечисляете имена классиков исторической фантастики: Гэвриела Кэя, Джудит Тарр, Розмари Сатклифф. Чему сегодня еще можно у них научиться? А с чем следует расстаться раз и навсегда?

— Если не ошибаюсь, я уже говорил: писатель — это индивидуалист. Он всегда должен оставаться индивидуалистом, всегда должен направлять свою реку в русло, которое сам вырыл и углубил. А учиться можно. И нужно. У кого только возможно. Особенно у классиков.

— Когда-то в «Жиче Варшавы» вы признались, что хотели бы как можно ближе подобраться к тому моменту, когда сказка была рассказана впервые. Что это значит? О чем именно вы мечтаете?