– По вину шибко соскучал, – засмеялся Крошинский. – Месяц уж никто его трезвым не видел, да с девками дворовыми все балуется. От меня Василию Ярославовичу поклон и пожелания лучшие. Должник я его, помню.

– Передам.

Князь сделал знак своим холопам, чтобы те убрали оружие, остановился над убитым шляхтичем:

– Ловко ты его, юный боярин. Бездоспешный, без щита – супротив всадника в броне… Верю, теперь верю, что и крестоносца мог одолеть. Выкуп за тело просить станешь? – Зверев пожал плечами, и Крошинский тут же сделал вывод: – Ну, так я его заберу, родственникам отдам. Грех без отпевания и захоронения бросать. И этих, увечных. А оружие да брони – вестимо, добыча твоя, не спрашиваю.

Он кивнул холопам. Те быстро разоблачили убитого пана и его раненых людей, увязали на лошадей. Их оружие и доспехи приторочили на спину чалого скакуна, который при ближайшем рассмотрении оказался кобылой, – что уже успокоился и не вздрагивал от прикосновений нового хозяина. И только ярыга все еще ежился на снегу, свернувшись плотным калачиком.

– Ну, прощеваи, боярин. Бог даст, в следующий раз иначе свидимся.

– Свидимся, – кивнул Андрей, опустился на колени у края острова и загнал в снег растопыренную руку.

– Как ты это делаешь, боярин? – не удержался Крошииский.

– Не задавай трудных вопросов, княже, – покачал головой Зверев. – Не будешь получать неприятных ответов. А сейчас отвернись. Дай помолиться.

Через минуту литовские воины ступили на затвердевший снег и сперва неуверенно, а потом все более быстрым шагом поспешили к близкому лесу.

– А ты куда? – Новик поймал за шиворот ярыгу, попытавшегося уйти вместе с холопами.

– Князь! – жалобно крикнул перебежчик. Крошинский оглянулся, хмыкнул и поскакал дальше.

– Кому ты нужен, подонок? – презрительно сплюнул Андрей. – Думал, землю, на которой родился, продать выгодно да жить потом безбедно? Не положено предателям умирать в покое и радости, урод. Бог такого не допускает.

– Не убивай меня, боярин, – втянул голову в плечи ярыга. – Не убивай, Богом тебя прошу. У меня дети малые. У меня… Я заплачу! У меня серебро в Ломже спрятано! Я принесу. Я все принесу…

Зверев снял с него треух, ударил по макушке оголовьем сабли, аккуратно уложил обмякшее тело, шапку подсунул под голову. Пощупал пульс. Сердце билось мелко, как у испуганного зайца. Но билось.

– Нужен ты, тебя убивать. – Новик поднялся в седло. – Мараться только…

Он развернул скакуна и помчался вдоль влажной черной линии, стараясь не очень приближаться к воде. Колдовство колдовством, но лучше не рисковать. За десять минут чалая легко вынесла его на поле. Андрей развернулся, хлопнул в ладоши и низко склонил голову:

– Благодарствую…

Словно в ответ, с неба западали мелкие колкие снежинки. Это означало, что к вечеру от вражеского войска не останется даже черной торфяной грязи. Кругом будет лишь нежная белая пустошь.

Усадьба встретила его распахнутыми воротами, толпа ликующих холопов выхватила Зверева из седла, на руках внесла внутрь:

– Барчук! Барчук вернулся!!!

– Какой я барчук? – попытался обидеться Андрей, но его все равно никто не слышал.

Новика донесли до крыльца, поставили на ступени. Матушка с красными глазами, не стесняясь слез, тут же начала ощупывать руки, плечи, шею, сжала в объятиях:

– Дитятко мое… Вернулся…

– Оставь его, Ольга! – Суровый голос боярина заставил дворню умолкнуть. – Отпусти. Ответь мне, сын: чем таким от ляхов откупился, что тебя в целости домой отпустили? Чем за живот и свободу заплатил?

В напряженной тишине прокашлялся Пахом:

– Да непохоже, чтобы откупался он, батюшка Василий Ярославович. Глянь, броня чужая у седла, и мечей чужих четыре штуки. Кто же полонянина с мечами отпускает? Их с ворога побежденного сами берут.

– Извини, отец, – вздохнул Зверев. – Серого я лишился. Пришлось кобылу эту взамен забрать. Правда, сами ляхи не давали. Насилу саблей уговорил…

– Иди ко мне, – с облегчением перевел дух боярин Лисьин. – Иди ко мне, чадо, дай обниму тебя. Напугал ты нас ныне, ох, напугал.

– А ляхи-то где, Андрей Васильевич? – крикнула какая-то из баб.

– На Суриковское болото завел. Обещал путь до усадьбы князя Друцкого показать – вот и пошли… По толпе пронесся злорадный шепоток.

– А сам-то, сам как ушел?

– Повезло. Тебе, отец, кстати, поклон от Ивана Крошннского. Он с десятью холопами живым ушел. Меня, хочу сказать, как мог, уберегал. Хороший человек, хоть и схизматик.

– Хороший… – Боярин снял с сына шапку, взлохматил волосы. – Брить тебя пора. Пора. Ты стал настоящим воином. Идем! По такому поводу молебен в храме заказать надобно. И пир устроить.