За перегородкой хозяйка продолжала ахать и причитать над Василием. Ее медицинских познаний явно не хватало, чтобы оказать помощь. Рана снова начала кровоточить.

— Маринушка, — послышался ее голос, — добеги к Горпине, может докторшу приведешь. Да спроси у нее одежонку какую. На двоих-то не хватит у нас… Ты смотри улицей не беги — лучше дворами. Не ровен час, наткнешься на кого.

Марина вернулась быстро — Андрей еще мылся в корыте. Вместе с Мариной пришла девушка в платке и дубленом полушубке.

— Галина Даниловна, уж будь ласкова, голубушка, помоги ты нашему горю горькому! — заговорила хозяйка. — Ты уж прости, что взбулгачили тебя ни свет ни заря!

— Да что вы, Василиса Андреевна, какое здесь беспокойство!

Девушка сняла полушубок, размотала платок и осталась в темном платье городского покроя. Марина уже рассказала ей по дороге, что произошло, и она сразу приступила к делу.

— Дайте горячей воды… А вы сядьте ближе к огню…

Осмотрела рану. Два пальца — мизинец и безымянный — были отняты. Рана еще не зажила. От недавнего ушиба рука распухла, стала багровой, из гнойной раны сочилась кровь. Девушка промыла рану, смазала ее какой-то мазью, собрав мизинцем все, что было на донышке банки. Забинтовала руку чистой тряпицей.

— Если не будет заражения, — поставила она диагноз, — через неделю рана затянется. Она сильно запущена. Нужно постоянно держать в тепле. Лучше бы греть синим светом.

Докторше самой показался смешным невыполнимый совет. Она улыбнулась.

— Знаете, Василиса Андреевна, никак не могу отучиться ненужные советы давать. Теперь синий свет только для маскировки. Советую, и сама не знаю зачем… Вы, товарищ, просто завяжите теплее руку — и все. Завтра посмотрю еще раз. Жаль только, вот мазь кончилась.

Пошептавшись с Мариной, она ушла. Андрей так и не видел докторши. Но что-то смутно знакомое почудилось в ее голосе. В хозяйской одежде, в Акимовых валенках, которые старик достал для него с печки, Андрей вышел из кухоньки, когда Галины Даниловны уже не было. Мог ли он представить себе, что его добрая знакомая по Финскому фронту, по госпиталю — медсестра Галина Богданова волей судеб оказалась здесь, в том же украинском селе, куда попал и Андрей Воронцов.

Старик помог вымыться и Василию. Тем временем женщины собрали на стол. Поставили миску щей, вареную нечищеную картошку, солоницу, постное масло, положили деревянные ложки. Марина нарезала хлеб большими ломтями и горкой положила на стол.

Василий вышел из кухоньки распаренный, посвежевший. Будь он постарше, можно было бы сказать — помолодевший. Но ему было всего двадцать четыре года, и теперь он выглядел разве немного старше своих лет.

Сели ужинать. Старик принес квадратную бутылку из темного стекла — самогонку.

— От простуды — самое верное средство. И я с вами за компанию.

Разлил всем поровну. Вышло по неполной граненой стопке. Закусывали картошкой, посыпая крупной солью. Макали в постное масло. Стесняясь жадности, с которой они ели, Андрей и Василий поглощали все, что хозяйка поставила на стол.

Подперев рукой подбородок, глядя на них, стояла Василиса Андреевна, и по щекам ее текли слезы. Глаза ее были полны тоски.

— Ох, горе ты мое, горюшко, — тяжело вздохнула она, — каково-то им будет в чужедальней сторонушке…

Андрей не понял, о чем она говорит. Аким нахмурился, сдержанно остановил жену:

— Ладно, мать, не мы одни. Чему быть, того не миновать. Держи при себе. Чего опять завела.

Когда все было съедено, Аким сказал:

— А теперь спать, ребята! Идите на печку. Перед светом разбужу, полезете в подпол. Уходить вам нет никакого резону. На селе у нас неспокойно, облавы идут — молодежь на работу гонят. В Германию… Наших двоих — Грунюшку да Николая — тоже забрали. В правлении, как арестанты, сидят. Завтра угонять будут. Вот жизнь постылая пошла!.. Да не реви ты, Василиса! Горю слезами не пособишь… Молчи.

Но у старика и самого навернулись слезы. Он сердито отвернулся, сетуя в душе на минутную слабость.

Ни Андрей, ни Василий не слышали, когда угомонились хозяева, до света собирая в невеселую дорогу своих детей. С автоматом под головами, накрывшись тулупом, оба мгновенно заснули, будто провалились в темное и бескрайное. Спали без сновидений, не шелохнувшись.

Как условились, Аким разбудил их перед рассветом, еще затемно.

— Вставайте, ребята, лезьте в подполье. Не ровен час, чужой кто зайдет, беды не оберешься, — говорил он, ласково расталкивая спящих.

Василиса Андреевна была уже на ногах. Непонятно, сомкнула ли она глаза этой ночью. С вечера на столе горела тусклая лампа с разбитым, заклеенным пузырем, но одежды на столе уже не было.

На кровати у двери спала Марина, накрывшись полушубком.

В подполье ощупью нашли покрытую рядном солому, которую старик успел уже припасти, залезли под тулуп и снова задремали. Часа через два проснулись от монотонных, глухих ударов, которые раздавались над ними в избе. Прислушались, не не соображая спросонья… Андрей нащупал рукоятку автомата. Забилось сердце. Что это? Удар и следом дробный раскат — точно телега катится по бревенчатому настилу, только мягче, короче. Удар и снова раскат… Опять… Размеренно, с ровными интервалами.