И спускались такие, как я, вниз, вот сюда. Просто чтобы поговорить с людьми! Я, кстати, сперва хотел к цыганам податься, к таборным. Думал, у них всё по-другому... Нет, ничего у цыган другого не было. Просто загнали их бароны в чёрное тело, чтобы подземелье сторожить, и личных карт не давали. Не веришь? Мне самому рассказывали: отнял барон документы, вот и сижу здесь. Какой смысл им был врать? Бароны полиции не боялись, а цыганам в голову не приходило жаловаться. Вместе пили с ними, вместе обкуривались, говорили много. В полиции-то они не такие разговорчивые, потому что одну правду всё-таки имеют: за своих стоять, против всех.

Вон как ты сморщилась! Но скажи мне, Унылая, а где были бы сейчас цыгане, не поступай они вот так? Сидели бы дома по уши в Сетях, вот где! И с большинством так случилось, но кое-кому повезло провиниться перед бароном, вот он их и сослал под землю. А тут другой расклад: хочешь жить — держи руку на ноже. Не хочешь — так и не будешь, подземелья таких не понимают. Конечно, и таборные не дураки к Сетям прилепиться, всякое бывало. Но у них жизнь другая, чем у осёдлых: у них в жизни был страх и интерес. А ещё им скучно бывало, и оттого они детей заводили. Ты думаешь, откуда у людей дети? От скуки, от чего же ещё. Зачем они нужны? Просто скука разная бывает, а нужна такая, которую разогнать нельзя. Беспросветная нужна скука.

Цыгане меня приняли — а что не принять, если я им личную карту сразу отдал. Человек пригодится, а жили они сыто. Но показалось мне, что не свобода это ещё, вот и спустился я ниже, к бомжам. Цыгане говорили: куда ты?! Там грязь, там вонь, будешь не человеком, а животным. Но у меня своя голова! Спустился я и обомлел.

Смотрю — дети растут под землей, Унылая! Я-то и не знал. Растут, болеют, умирают и выживают, голодают и на ошибках учатся, плесень жрут и рыбу безглазую ловят. И не жалуются, потому что привыкли жить свободно. Да, под землёй, зато сами себе хозяева. Хозяева своему рабству, понимаешь? Времени у них много, что такое Сети — не знают. Браслет в руке покрутят и выкинут, потому что старшие сказали: сверху только зло.

И, несмотря на все ваши облавы, бомжей оказалось много, куда больше, чем я предполагал. Тут, конечно, цыганам спасибо, это они их раскормили. Ведь жратвы мало, а наверх охотиться вылезать, магазины громить или хоть за собаками гоняться — под облаву быстро попадёшь. Наверху бомж неловок, не его среда обитания. А цыгане то попросят что-то спрятать, то труп поглубже зарыть, то провести незаметно из района в район. Без цыган туго бы пришлось...

— Думаю, трупы вы не прятали, — вставила слово Данилова, когда Зелень потянулся к ковшику смочить горло. — Думаю, вы их жрали, гордые свободные люди. И не так уж много вас было.

— Когда как, — признал Зелень. — Иногда такой труп попадался, что понюхать невозможно, не то что есть. А что немного нас было... Так людям солнце нужно, а здесь оно откуда? Оставим это. Вот скажи: а почему нельзя кушать мёртвых людей? Что в них особенного? Мясо оно и есть мясо. Предки наши им не брезговали, я в молодости много всего читал... Молчишь и с презрением отворачиваешься? Хорошо, Унылая, оставим и этот вопрос. На чём я остановился, Сучок?

— На цыганах. Как они выручали нас, как лечили... Только смотрю я на тебя, Зелень, и думаю: совсем ты рехнулся.

— Да. — Старик отмахнулся от приятеля. — И выручали, и лечили. Многих детей спасли, даже наверх забирали, где-то в квартирах пристраивали. А когда от цыган долго ничего не перепадало, приходилось наружу за жратвой лезть, пустые кварталы искать или ещё что. Облавы, да... Я сам по молодости четыре раза был в приёмнике. Таблетки, порошки в компоте, лекции. Но охрана там ленивая, по крайней мере раньше была. Сбежать просто, для нашего-то брата бомжа небрезгливого! Но теперь многое изменилось... Стебель — первый, кто вернулся за последние годы. Ну, да это уже не важно.

Тильзиты, когда только появились, жили тихонечко, нам старались на глаза не попадаться. Но очень скоро попробовали мясца, тут и началось. То один пропадёт, то другой... Откуда тильзиты пошли, мне не ведомо. Сунулись мы с облавой, все племена наши сговорились, да поздно. Помяни моё слово, Унылая, когда вы наверху договоритесь тильзитов перебить, тоже поздно окажется. Впрочем, ты этого не увидишь, да и я тоже.

В общем, устроили нам мясорубку — успели тильзиты размножиться. Тут только мы смекнули, что не случайно так много трепетов видели, что... Кстати, слово «тильзит» придумали давно, у нас про них сказки были. Только в сказках они по-другому выглядели. А всё-таки, как ни крути, древнее пророчество! — Зелень хрипло посмеялся, ему вторил Сучок. — Побежали мы к цыганам огневого боя просить. Те раз послали помощь, два...

А никто не вернулся. Дальше что рассказывать — не стало очень скоро настоящих племён бомжовых, а вскоре и таборам очередь подошла.

Я ещё раньше к тильзитам угодил. Странная у них привычка — любят стариков. То ли мясо у нас плохонькое, то ли знаем много, а может, пахнем по-особенному, но любят. Не убивают, если сами не нападаем и не провинимся. К работам мы быстро приспособились, они ведь, твари лохматые, ничего делать не умеют и не хотят уметь. Здесь скучно просто так сидеть, а сбежать невозможно — не хотят тильзиты нас отпускать. Вот и забрались в схроны цыганские, кое-что там осталось. Но огненный бой тильзитам неинтересен, им только ножи нравятся да ещё арбалеты. И конечно, взрывчатка, как рванёт — по три дня ухают. Но сами учиться ремеслу не хотят, нет... Им это не нужно.