«Что из это следует, т. Исаенко? Это была завеса, так же, как у тебя, когда ты сидел под крылышком двух вредителей (имеются в виду И.П. Уборевич и А.И. Корк, бывшие командующие округом. — Н.Ч.). От тебя тоже надо потребовать ответа — Корк не был таким большим руководителем, у тебя надо будет спросить, почему ты не разглядел в нем врага.

Я потом расскажу, в каком дурацком положении я очутился, когда я сделался для него (Уборевича. — Я. Ч.) буфером. Мы с Жильцовым (коринтендант А.И. Жильцов в первой половине 30-х годов был заместителем начальника политуправления Белорусского военного округа, а К.А. Мерецков — начальником штаба округа. — Н.Ч.) разговаривали не один раз на эту тему и даже тогда, когда он сделал выпад против наркома, то мы и тогда решили ничего не предпринимать, так как считали, что нельзя обострять отношения между Ворошиловым и Уборевичем. Теперь я понимаю, что это было большой ошибкой, что мы не поставили вопроса по-большевистски, по-партийному. Я разговаривал со Смирновым (П.А. Смирнов был в Белорусском округе членом РВС. — Н. Ч.). Смирнов часто меня предупреждал, смотри веди себя солиднее, будь осторожнее. Смирнов предупреждал меня, я это честно говорю. Белов (командарм 1-го ранга И.П. Белов, командовавший после А.И. Корка войсками Московского военного округа. — Н.Ч.), которого я по старой службе часто ориентировал, Белов всегда говорил: “Ну как эта сволочь поживает?” (Смех.) Он иначе его не называл. С ним я всегда мог говорить откровенно по этому вопросу, но вот между собой мы говорили, а по-партийному вопроса не поставили, проспали» [145] .

Мерецков хорошо знал Уборевича в течение нескольких лет, он был, можно сказать, его выдвиженцем и протеже. Характеризуя своего бывшего «шефа», Кирилл Афанасьевич говорил о том, что тот был в большом почете и «наверху»:

«Мерецков: ...я сам... видел его среди этих людей, среди партийного актива, среди членов ЦК. Все это заставляло относиться к нему с уважением. Проспал я это дело, работал, пусть скажут, что я спал больше часов в сутки, а вот это дело проспал.

Что он делал? Приезжает из Москвы (пусть скажет Жильцов), говорит: был у Сталина, был у Орджоникидзе, разговаривал с Микояном, иногда только ссылался на Ворошилова. Сидишь и слушаешь: “Был у Сталина на даче”.

Сталин: Один раз в жизни.

Мерецков: Теперь-то ясно. Хорошо быть умным задним числом.

Сталин: А вы не замечали, что он немножко хвастунишка?

Мерецков: Замечал. Хвастун он большой.

Ворошилов: Почему же вы не спросили, был он у Сталина?

Мерецков: Как я мог спросить, я слепо ему верил.

Ворошилов: С одной стороны, вы знали, что он хвастун, а с другой стороны вы слепо ему верили.

Мерецков: Пусть подтвердит Жильцов, он приезжал и заявлял, что виделся с Микояном, разговаривал с Орджоникидзе, вы имейте в виду то-то и то-то. Вот тут Хрулев выступал, он его тоже сволочью называл. Когда я работал в Московском округе, я хотел написать о взаимоотношениях моих с Шиловским (Е.А. Шиловский в 1928—1931 гг. был начальником штаба МВО, а К.А. Мерецков — его помощником. — Н. Ч.), который ко мне относился по-свински и часто цукал. Еще как цукал, до слез. Я терпел и считал, что должен работать с этим человеком. Потом решил написать заявление наркому, говорю: Нет больше сил. Хрулев здесь сидит, он скажет, как было дело. Тебе же, говорит, и всыпят. Может быть в этом и есть основная вина всех нас. Мы практически работали, мы не могли не видеть многого, но не доводили до конца, думали, как я пойду, как я скажу. Хрулев может это подтвердить. Письма-ник (правильно — Писманик. С осени 1935 г. Г.Е. Писманик работал заместителем начальника политического управления Белорусского военного округа. — Н.Ч.) здесь сидит, он тоже знает.

Я видел всю личную жизнь Уборевича. Много знаю, многое мог бы рассказать о нем.

Ворошилов: Сволочная жизнь.

Мерецков: Интриган.

Ворошилов: А почему же вы молчали?

Мерецков: Двуличный человек. Грязный человек. По-моему, это все было известно. Трус и барин по отношению к начальствующему составу, командиров называл дураками и все это переносили. Смирнов с ним объяснялся, часто говорил, что так нельзя. У них драка доходила черт знает до каких крайностей.

Голос с места: Смирнов закатывал рукава и дрался с ним.

Мерецков: Но я докладываю вам честно, что я Смирнову верил, как пролетарию. Правда, я иногда верил Уборевичу больше, чем Смирнову.

Голос с места: И не только иногда, но и всегда.

Мерецков: Нет, извиняюсь. Это пусть Смирнов скажет, с которым я работал, а не вы.

Голос с места: А каким ты другом был Векличеву (члену РВС и начальнику политуправления МВО. — Н.Ч.), расскажи.

Мерецков: Я никогда ему другом не был. Я с ним всегда сталкивался и ставил вопрос о том, что не могу работать. Век-личева я считал авантюристом, человеком, совершенно не подготовленным ни в военном отношении, ни в политическом. Никаким авторитетом Векличев не пользовался, это я знаю совершенно точно. И если у Векличева хоть немного совести сохранилось, он это скажет...» [146]

Склоки и распри среди высшего комначсостава были и в других военных округах. Например, в Особой Краснознаменной Дальневосточной армии (она функционировала на правах округа), где до своего отъезда в Испанию К.А. Мерецков работал начальником штаба. Обратимся к той же стенограмме заседания Военного совета при наркоме обороны. На сей раз К.А. Мерецков в качестве разоблачителя обрушился с критикой на Ивана Федько, до мая 1937 г. командовавшего Приморской группой войск в составе ОКДВА.

«Мерецков: ...Я утверждаю, что самым лучшим товарищем Федько на Дальнем Востоке был Арониггам (армейский комиссар 2-го ранга Л.H. Аронштам в 1933—1936 гг. работал в должности члена РВС и начальника политуправления ОКДВА. Арестован 31 мая 1937 г., т.е. накануне начала работы означенного заседания Военного совета при НКО. — Н.Ч.).

Федько: Что?

Мерецков: Самым лучшим твоим товарищем был Аронштам.

Федько: Ну это ты врешь. Аронштам сам скажет.

Мерецков: Я знаю, что говорю. Я заявляю это Политбюро, правительству. Я знаю, что Аронштам тебе был лучшим другом. Я утверждаю так же, что ты был против Сангурского и Лапина (комкор М.В. Сангурский был заместителем Блюхера в ОКДВА, а комкор А.Я. Лапин — начальником ВВС ОКДВА. Первый был арестован 2 июня, а второй — 17 мая 1937 г. — Н.Ч.)... Ты, Федько, знал, что Аронштам вел линию против Блюхера. Знал, будь большевиком.

Федько: Мне известно, что он спекулировал на болезни Блюхера.

Сталин (обращаясь к присутствующим): Дело вот в чем. Тут враги на Дальнем Востоке играли. Они, с одной стороны, хотели Блюхера выгнать. С другой стороны, так как Блюхер не хотел иметь группы, он правильно думал, какой же командующий, если в группе дивизий больше, чем у него, он хотел иметь корпус, а так как Федько был за группы, то они их стравливали, Федько с Блюхером. Они играли. А Блюхер и Федько не замечали этого. Двойная борьба была и двойная игра. Видимо, в этом дело.