— …зарабатывать деньги, — раздраженно обрывает он ее. — Я знаю, деточка, знаю, что природа одарила меня многосторонними талантами. — «Почему она вообще звонит? Хочет разнюхать, выведать, проконтролировать, не развлекаюсь ли я с Лило или Жаклин, больше ничего. Что за буйные представления у нее о моей истощенной потенции? Она — кобыла, даже хуже — для кобылы у нее маловато мозгов — шакал, ихтиозавр — вот она кто! Рептилия с мозгами курицы».

— Ты совершенно права, — успокаивающе воркует он. — Но дай мне, пожалуйста, поработать. У меня действительно срочные дела.

Убежденная в своей правоте, фрау Шульц-Дерге успокаивается. Она уже жалеет мужа.

— Не раздувай проблему, — утешает он. — Все это я делаю для семьи. Как только закончу, приеду.

Он это делает для семьи. Она понимает его и первая кладет трубку.

Он спешит к окну. Уиллинг исчез, Бертон тоже, а вместе с ним — человек на микропорках и черный «мерседес».

— Конечно, — громко ворчит Шульц-Дерге. — Эта дура всегда звонит в самый неподходящий момент.

Он отодвигает в сторону гардины, рывком открывает окно и выглядывает на улицу. Вот гуляют господин и дама с двумя детьми. Семейная идиллия, не то, что у него. И тут тоже. Позади них бредет по солнечной стороне улицы влюбленная парочка. Легко и уверенно скользит девушка, заглядывая в лицо мужчине, рука которого обнимает ее плечи. На другой стороне улицы — никого.

Только на углу между двумя кустами бузины сидит на скамейке одинокий черноволосый мужчина. Он греется на солнышке. «Холостяк, — догадывается Шульц-Дерге. — Хочет в пасхальное воскресенье взять скромный минимум из того, что предлагает природа».

Шульц-Дерге закрывает окно и несколько минут стоит за гардиной. Ему хочется думать о Лило. У Лило красивое тело.

— Глупости, — бормочет он и семенит обратно к курительному столику.

Он падает в кресло, хватает отчет Уиллинга, пропускает предисловие и начинает читать с первой главы.

Эдгар пишет:

«Я бродил по дому и пытался во всем произошедшем найти смысл, но не мог. Удрученный, я прилег на кровать.

После трех часов сна я пробудился. Мысли мои опять возвратились к событиям прошедшего вечера. Я спрашивал себя, какая связь может соединить труднообъяснимые подробности вечера в одно целое.

Я считался надежным и популярным профсоюзным деятелем. Полевые рабочие уважали и ценили меня. Почему же меня захотели уволить?

Как случилось, что именно Шмидт узнал о предстоящем увольнении?

Для чего он представил меня дочери?

Почему Джейн сначала улыбнулась, а потом выбежала из комнаты?

В задумчивости я пошел на кухню, высыпал в чашку хрустящие кукурузные хлопья, залил их холодным молоком и приступил к своему завтраку.

Услышав шаги, я отодвинул чашку в сторону, выбежал на веранду и увидел, что прибыл почтальон. Среди газет лежало письмо от окружного комитета нашей организации. Я вскрыл конверт — в нем лежало сообщение о моем увольнении.

Три года я возглавлял профсоюз полевых рабочих Ивергрина. Теперь я был уволен чиновниками. Более того, мне сообщали, что руководство округа, выполняя желание многочисленных членов, постановляет исключить меня из профсоюза. В основании для увольнения было указано, что дальнейшее пребывание в профсоюзе агента Фиделя Кастро несовместимо со статусом демократической организации.

Я застегнул на груди рубашку цвета хаки, сунул письмо в карман брюк и отправился в Литтл Гарлем. Профсоюз полевых рабочих за редким исключением состоял из цветных. Несколько недель бастовали поля „Шмидта и Хантера“. На глинистой земле еще была вода, оставшаяся от осенних и зимних дождей.

Перед дощатым домом отца Генри стояла толпа людей. Я чувствовал, как в воздухе витало волнение. Старик залез на крышу. С пафосом проповедника он держал свою знаменитую речь. Его слова, горячие, как искры, сыпались на людей. Казалось, он сейчас взорвется. Увидев меня, Генри махнул рукой.

— Давай наверх!

Я вскочил на крышу. Он сунул мне под нос листок бумаги. Пока я читал, он следил за мной. Меня просто тошнило от этого чтения, я вытащил носовой платок и вытер со лба пот. Чем дольше я читал, тем труднее становилось дышать. Листок имел фирменный заголовок „Шмидта и Хантера“, был адресован Генри Лютеру Шарку и подписан Бертоном.

„Мистер Шарк, — гласил этот листок, — поскольку руководство профсоюза полевых рабочих города Ивергрина и области, начиная с сегодняшней пятницы, решило возобновить работы на полях фирмы „Шмидт и Хантер Лтд“ с повышением зарплаты на 10 центов за один рабочий день, предлагаем Вам в качестве проповедника общины Литтл Гарлема оказать положительное влияние в деле добровольного и взаимовыгодного соглашения сторон и как можно скорее популяризировать упомянутый договор между руководством профсоюза и работодателем“.