Раскачиваясь на выбоинах, подпрыгивая на торчащих из земли кореньях, по лесной дороге подъехал ЗИС с советскими пехотинцами в кузове, свернул вправо, на восток, и остановился. Из кузова легко спрыгнула Маруся-Огонек и встала по стойке «смирно» перед высунувшимся из кабины Черноусовым.

— Разрешите идти? — спросила она, приложив руку к берету.

— Здесь… — Старшина показал пальцем на землю.

— Завтра утром, в шесть ноль-ноль, — подтвердила девушка.

— Чтоб как штык.

— Так точно, товарищ старшина. — Маруся от радости слегка приподнялась на носки.

— Я подвез бы тебя… Да и с дружками повидаться хочется, но дружба дружбой, а служба службой.

— Я поцелую их от вашего имени.

— А крепче всего командира. — Черноусов рассмеялся и, взъерошив усы, грозным голосом скомандовал: — Кру-гом! Шагом марш!

Маруся сделала поворот, отчеканила первые три строевых шага, а затем, помахав солдатам на отъезжавшем ЗИСе рукой, пошла по обочине шоссе.

Хорошо, когда тебе нет еще двадцати, идти в солнечный весенний день на свидание с любимым. Весело бежит по траве длинная тень. Губы с трудом удерживают улыбку.

Пересвистывались птицы, и Огонек начала напевать простенькую маршевую мелодию, а слова приходили в голову сами. Она пела об экипаже, в котором служит стройный механик, сильный и добрый заряжающий, а еще умный пес. Но главное — любимый — командир. Она пела о танке, у которого сильный мотор, крепкая броня, громкое орудие и… самый любимый на свете командир.

Жаль, что никто не мог записать эту песенку.

Все сидели за столом серьезные, словно в штабе дивизии, а генерал даже положил на середину свою карту. Григорий толкнул Густлика в бок и показал ему глазами, что не только на суше, но и на голубом пространстве моря нанесены различные тактические знаки. Так как Калита еще у ворот успел доложить генералу о готовности эскадрона к выступлению, то теперь он только взъерошивал свои усы и постукивал ногой об пол, отчего легонько позванивала шпора.

— Говорите, Кос, — сказал генерал.

Он не приказал доложить, а сказал так, как будто своего начальника штаба попросил: «Говорите». Янек взглянул, слышала ли эти слова Лидка, сидевшая чуть в сторонке у своей радиостанции, и ответил немного громче, чем было нужно:

— В танке и на грузовике полтора боекомплекта. Баки полные и еще бочка в запасе. Можем выступить хоть сейчас и без заправки догнать…

— Погодите, — остановил его генерал жестом. — Я уже говорил, когда мы выступаем. А сейчас я хочу знать, ничего вы не заметили за это время такого, что могло бы подсказать, где гитлеровцы намереваются что-либо предпринять? Последнюю ночь на вашем участке ничего не заметили со стороны моря?

С минуту царило молчание, только позванивала шпора вахмистра, да из динамика включенной радиостанции тихонько попискивали сигналы Морзе.

— Я проверял посты. Ночь стояла не темная, и было бы видно, если бы кто плыл по воде, — ответил командир эскадрона.

— А если под водой? — неожиданно спросил генерал. — Кто по этому поводу что думает?

Шарик, медленно ходивший вокруг стола, подошел в этот момент к Григорию, издал короткое ворчание и залаял.

— Тише. Тебя не спрашивают, — обругал его Григорий.

Шарик замолчал, вытащил из кармана его куртки какой-то лоскут и, придерживая его лапами, начал рвать зубами. При этом он рычал с такой злостью, словно напал на врага.

— Прикажи ему лечь, — обратился генерал к Янеку.

Кос присел около собаки.

— Дай. Ну, говорю же тебе, дай, — повторил он, развернул голубое сукно, осмотрел его и положил на стол. — Оказывается, Шарик не зря рычит.

Генерал взял бескозырку, посмотрел на золотистую надпись по-немецки: «кригсмарине», то есть «военно-морской флот», а затем вопросительно посмотрел на Саакашвили.

— В полдень нашел. На нашем участке, но ведь это еще с мартовского отступления немцев.

— Не с мартовского, — возразил Янек. — Собака свежий запах чует.

Лидка, проверив воротничок, приподняла его и только после этого доложила:

— Сегодня немцы по радио вызывали: «Херменегильде, комм». Может, это какой-нибудь корабль?

Генерал улыбнулся, озабоченно постукивая костяшками пальцев по столу.

— Все же здесь кто-то побывал незамеченный.

Калита и Кос поднялись одновременно.

— Гражданин генерал, — начал Янек, — это мог быть, наверное, один человек — разведчик. Если же высадится десант, он не пройдет: наш танк, семидесятишестимиллиметровая пушка, ручные пулеметы уланов…