По крайней мере, очень многое роднит Павла Ивановича со средневзятым русским дельцом XXI-го века в начале, но многое и разнит. Положим, нынешний совсем не добродушен, и даже ему проще застрелить, чем договориться, он не владеет обворожительными манерами и ему нипочем не исполнить старорежимного антраша. Нынешний не плодовит на искрометные выдумки, и вообще суть новейшего русского капитализма заключается в том, чтобы подешевле купить бочку кислой капусты и подороже ее продать. Но зато и Павел Иванович, и нынешний делец ужасные патриоты, все-то у них птица-тройка на уме, «неказистый, кажись, снаряд». Да и как им не быть патриотами, если во всем мире не найдется другой такой земли, где можно безнаказанно грабить и надувать.

Но вот какое дело: если бы не остановил Чичикова гневливый князь из II-го тома, прообраз нашего басманного правосудия, то Россия давно была бы первой державой мира. Ибо уж так задумана наша непостижимая планета, что ее способен благоустроить только жулик, то есть бессовестно-предприимчивый элемент. У романтика и гуманиста почему-то в конечном итоге обязательно выйдет 58-я статья, а у жулика (он же банкир, промышленник, коммерсант) почему-то выйдет повальное благосостояние и неукоснительная законность, хотя он вроде бы работает исключительно на себя. Что же непосредственно до России, то при ее просторах, сказочных богатствах и долготерпении народном чичиковы запросто превратили бы ее в процветающую страну.

Почему «дорога в ад выстлана благими намерениями», а из алчности отдельного человека вытекает японская продолжительность жизни, — на эту загадку отгадки нет. А ляд его знает, почему! Может быть, потому что человечество еще очень молодо и бестолково, что мир еще долго будет принадлежать злодеям и дуракам.

Следовательно, и классический, и новейший капитализм в русской редакции суть необходимое зло, которое нужно пересидеть. Как западный мир пересидел своих гарпагонов, как мы большевиков пересидели, — так и этих нужно пересидеть. Главное, чтобы нынешние чичиковы не забывали, что они не рыцари прогресса, а что-то вроде скарлатины, которой всем досталось переболеть.

По-настоящему русская армия была высокопрофессиональна и посему неизменно победоносна только в течение XVIII-го столетия, покуда был силен петровский орлиный дух. После дело пошло хуже, поскольку мы вообще народ невоинственный, больше расположенный к необременительным трудам и витанию в облаках. Французов в 1812 году победили, не выиграв ни одного сражения, главным образом благодаря нашей характерности, то есть потому что мы настырные, как кроты. Турок в конце 70-х годов XIX-го столетия побили, понеся огромные, ничем не оправданные потери, да еще по Берлинскому трактату нас оставили в дураках. В финскую кампанию отхватили бессмысленный Карельский перешеек, положив при этом до двадцати наших солдатиков за одного чухонца, даром что белоглаз. О войнах японской и империалистической умолчим.

И вот грянула Великая Отечественная война. На поражение в ней мы были, казалось, обречены. Во-первых, Красная армия находилась в стадии перевооружения, в частности, на пути от конной тяги к дизельному тягачу. Во-вторых, Верховный главнокомандующий страдал маниакальным психозом и мечтал на двоих с Гитлером поделить мир. В-третьих, по частям и соединениям царил обыкновенный русский беспорядок, например, самолеты стояли незаправленными, оборонительные сооружения накануне снесли, по самое 23 июня немцы ходили у нас в друзьях. В-четвертых, командиры были малокомпетентны, да и тех распустили по танцулькам и отпускам. Наконец, лучшие военачальники обретались кто в земле сырой, кто по тюрьмам и лагерям. Неудивительно, что собственно Красная армия была разгромлена вермахтом за три недели, и немец двинулся непосредственно на Москву.

И тогда в дело вступил народ. Большевики тридцать три года только тем и занимались, что готовились к мировой войне, всю страну посадили на голодный паек, прекрасных наших женщин в рубища одели, крестьянство перевели на положение крепостных, только чтобы построить всесокрушительную военную машину, а немцы ее разделали в три недели, — и тогда в дело вступил народ.

А это трагедия и преступление против нации, если власти предержащие обрекают на кровопролитие тружеников города и села. Ибо народ как единый организм не должен иметь навыка убийства, поскольку тогда это уже будет сообщество душегубов, а не народ.

Он должен трудиться, обустраивать свою землю, растить детей, а защищать национальную территорию от посягательств чужеземцев обязана армия, которую народ содержит из своих средств. Уж это так исстари повелось, со времен вавилонян, что народ созидает и отрывает от себя кусок на прокорм жертвенного сословия, военных, которые в бранную пору убивают (это у них как щей похлебать), а по мирному времени учатся убивать. Ведь война, какая она ни будь, все равно выпадение из нормы и преступление против человечности — недаром в стародавней России солдат, принимавших участие в боевых действиях, три года к причастию не допускали за то, что они проливали кровь…

Следовательно, если война принимает так называемый народный характер, то это прежде всего означает, что армия никуда не годится и по-хорошему ее воблаговременье следовало распустить. Вот немцы — те объявили всеобщую мобилизацию только к исходу 1943 года, потому что вермахт себя превосходно показал и сравнительно малой кровью добрался до стен Москвы. А наши полководцы воевали более числом, нежели уменьем, исходя, видимо, из того, что в рабовладельческом государстве жизнь ничего не стоит, что русских вообще много, поскольку у них два раза в сутки ложатся спать. В результате мы потеряли около тридцати миллионов человек — немцы около шести миллионов — на всех фронтах.