Шрифт:
«Зачем я жил?
Зачем я этой жизнью дорожил?
Зачем работал, не жалея сил?
Зачем дрова рубил, коней любил?
Зачем я пил, гулял, зачем дружил?
Зачем, когда так скоро песня спета?
Зачем?»
И он не находил ответа.
Вошла хозяйка:
— Как тебе? —
А он:
— Печет в груди.— И рассказал ей сон.
Она сказала:
— Лошади ко лжи.
Ты поболей сегодня, полежи.—
Ушла. А он все думал:
«Как же это?
Зачем я жил? Зачем был молодой?
Зачем учился у отца и деда?
Зачем женился, строился, копил?
Зачем я хлеб свой ел и воду пил?
И сына породил — зачем все это?
Зачем тогда земля, зачем планета?
Зачем? »
И он не находил ответа.
Был день. И в щели старого сарая
Пробилось солнце, на полу играя,
Сарай еще был пуст до Петрова.
И думал он:
«Зачем растет трава?
Зачем дожди идут, гудят ветра?
А осенью зачем шумит листва?
И снег зачем? Зачем зима и лето?
Зачем?»
И он не находил ответа.
В нем что-то стало таять, как свеча.
Вошла хозяйка.
— Не позвать врача?
— Я сам помру,— ответил ей,— ступай-ка,
Понадобится — позову, хозяйка.—
И вновь стал думать.
Солнце с высоты
Меж тем сошло. Дохнуло влажной тенью.
«Неужто только ради красоты
Живет за поколеньем поколенье —
И лишь она не поддается тленью?
И лишь она бессмысленно играет
В беспечных проявленьях естества?..»
И вот, такие обретя слова,
Вдруг понял Цыганов, что умирает…
…Когда под утро умер Цыганов,
Был месяц в небе свеж, бесцветен, нов
И ветер вдруг в свои ударил бубны,
И клены были сумрачны и трубны.
Вскричал петух. Пастух погнал коров.
И поднялась заря из-за яров —
И разлился по белу свету свет.
Ему глаза закрыла Цыганова,
А после села возле Цыганова
И прошептала:
— Жалко, бога нет.
1973—1976
Старый Дон-Жуан
Убогая комната в трактире.
Дон-Жуан
Чума! Холера!
Треск, гитара-мандолина!
Каталина!
Каталина
(Входит.)
Что вам, кабальеро?
Дон-Жуан
Не знает — что мне!
Подойди, чума, холера!
Раз на дню о хвором вспомни,
Погляди, как он страдает!
Дай мне руку!
Каталина
Ну вас, старый кабальеро.
(Каталина убегает.)
Дон-Жуан
Постой!.. Сбежала,
Внучка Евы, род злодейский,
Чтобы юного нахала
Ублажать в углу лакейской!
Где мой блеск, где бал насущный