Он обо всем другом позабывал.

Фортификацию воображеньем

Он дополнял. И к будущим сраженьям

Готовил бастионы и валы.

Он инженер был выше похвалы.

Честолюбивый русский абиссинец

Готовил шведам дорогой гостинец,

Ведь он недаром наименовал

Себя Абрам Петрович Ганнибал.

А может быть, и впрямь в него запало,

Что род его идет от Ганнибала.

Погряз в трудах арап полуопальный.

Супруга же весь день томилась в спальной

И грезила лениво наяву,

Воспоминая детство и халву.

Она скучала. Городок степенный

Ее стеснял тоскою постепенной.

Всего две тыщи душ, да гарнизон.

Конечно, в этой скуке был резон.

Ее не тешил моря свет жемчужный,

Ей снился берег дальний, город южный,

И пена белая, край синих вод,

И уходящий в море галиот.

Он звал к себе и уходил все дальше

Перед печальным взором Ганнибальши.

Добро бы муж хоть вечером домой.

А он едва увидится с женой

В обед — и снова не до разговоров.

Преподавал он в школе кондукторов

Черченье, математику. И там

Все время проводил по вечерам.

А шел домой — хотя в Пернове летом

Почти не видно ночи, но при этом

На улицах ни звука, ни души —

Весь город спит. И дивно хороши

Вверху деревья, крыши, шпили, трубы.

А дома спит жена, надувши губы,

В себе младенца бережно растя,

Да и сама похожа на дитя —

С плеча сползает теплая перина…

Майор читал трагедии Расина.

В той школе, где преподавал арап,

Состав учеников был слишком слаб.

Не помнили, что дважды два — четыре,

А только куролесили в трактире.

Один среди развратных молодцов

Науку понимал Иван Норцов,

С налету схватывал, толково, споро

И потому стал слабостью майора.

Для назидания Абрам Петров

Рассказывал ему про век Петров

И был пленен способным шалопаем.

И тот был в дом все чаще приглашаем.

Над ним посмеивались, что дурак.

И, дескать, у арапа он арап.

Майор же, честолюбье в нем питая,

Нередко выручал праздношатая.

К примеру — следствие завел кригсрехт

О том, что кондуктор вовлек во грех

Девицу Моор. И оная девица

Клялась, что обещал на ней жениться.

Майор вступился. Хоть закон был строг,

Но суд есть суд. И найден был предлог.

И в результате учинить велели

Норцову наказание на теле

И тем покончить. Но обрел майор

Врага — мамашу Моршу — с этих пор.

В ту осень Евдокия разрешилась

От бремени. И, как сие свершилось,

Пустою бочкой покатился слух,

Как будто точно узнано от слуг,

Что родился на свет ребенок белый.

Над этим потешался город целый.

А Морша суетилась пуще всех.

Ребенок же был смуглый, как орех.

И, презирая сплетни городские,

Майор назвал и дочку — Евдокия.

Про слух он знал. Но был спесив и горд.

И лишь послал в Коллегию рапорт,