— Продолжайте.

— Он сказал мне, почему он не пошел со мной.

— Почему?

— У него была назначена встреча. С кем-то еще.

— С кем?

— Он не сказал. Я бы сказал вам, если бы знал. Он не сказал. Но у него была назначена встреча. Там, в том месте. Он сказал мне.

Зазвонил телефон.

Подняв трубку, Аллейн ощутил странно знакомое чувство: тишина в огромном пустынном пространстве, нарушенная далеким гулом закрывшейся двери. Он был даже не совсем удивлен, когда низкий голос спросил:

— Это не мистер Аллейн?

— Он самый, отец.

— Сегодня утром вы говорили, где вас можно найти. Вы сейчас один?

— Нет.

— Так. Ладно. Дальше распространяться не будем. Я позвонил вам, мистер Аллейн, а не кому-нибудь еще, потому что обстоятельства сложились так. Может быть, все это чепуха, а может быть, очень не чепуха.

— Я вас слушаю.

— Если это только не слишком вас затруднит, я был бы весьма благодарен, если бы вы смогли заглянуть в базилику.

— Конечно. Это?..

— М-да, может быть. Может быть, да, а может быть, нет, и, по правде говоря, мне ужасно не хотелось бы накликать на себя стаи полицейских и чтобы выяснилось, что все дело в крысе.

— В крысе, отец Денис?

— Или в крысах, что больше похоже на дело. В силу этого.

— В силу чего?

— Аромата.

— Я буду у вас через пятнадцать минут, — сказал Аллейн.

Чемоданчик со всеми профессионально необходимыми принадлежностями лежал у него в гардеробе. Он взял его с собой.

После захода солнца Сан-Томмазо-ин-Паллария выглядела совсем иначе. На фоне темнеющего неба фасад ее был совсем темным, и окна слабо светились изнутри. Перед портиком, где Виолетта обругала Себастиана Мейлера, повсюду властвовали тени, а двери были глухо закрыты.

Аллейн не успел подумать, задаться вопросом, как же он войдет в церковь, когда из теней возник отец Денис.

— Добрый вечер и благослови вас Господь, — сказал он.

Он открыл маленькую дверцу в огромных воротах и вошел первым.

Во мраке запах ладана и свечей казался еще сильнее. Созвездия пламенеющих язычков недвижно светились перед ликами святых. Над алтарем сияло рубиновое паникадило. Это было место, всецело отвечающее своему назначению. Надежное место.

Брат Доминик показался из ризницы, и они вместе пошли через вестибюль с занавешенными прилавками. Горел свет, воздух был спертый.

— Похоже, я вызвал вас по дурацкому делу, а вы, может, еще не ели, — сказал отец Денис. — Могу только сказать, что это сделано не без ведома настоятеля.

— Я весь к вашим услугам, отец.

— Благодарю, сын мой. Понимаете, подобные неприятности у нас случались и раньше — при раскопках и всяком таком. Крысы. Хотя брат Доминик яростно с ними борется и мы полагали, что они уничтожены. Мы бы выглядели просто дураками, если бы потревожили синьора Бергарми и его отряд, у них и без нас дел хватает.

— Взглянем на место, где эта неприятность?

— Взглянем? Скорее, понюхаем. Но пойдемте, пойдемте.

Спускаясь в третий раз, Аллейн вдруг подумал, что ничего более странного не испытывал. Монах, церковный служитель и он сам шли как бы по вертикальному разрезу истории.

Когда они дошли до аркад на втором уровне, брат Доминик, который до сих пор не сказал ни единого слова, включил лампы дневного света, и вновь к своей неподвижной жизни вернулись Аполлон и Меркурий.

Вниз по винтовой лестнице: две пары сандалий и пара кожаных подошв и все нарастающий шум текущей воды. Нижний уровень, поворот направо. То самое место, где Кеннет Дорн расстался с Себастианом Мейлером. Налево была комнатка при входе в митрейон. Впереди — лампы вспыхнули — впереди саркофаг и огороженный колодец, к которым они пришли.

Саркофаг не был закрыт. Крышка стояла на боку, прислонясь к каменному гробу, куда так поспешно прятали Виолетту.

Отец Денис положил руку на руку Аллейна.

— Вот, — сказал он, и они остановились.

— Да, — ответил Аллейн.

Запах говорил за себя, сладковатый, невыносимый, не оставляющий сомнений.

Аллейн пошел дальше, склонился над перилами, на которых тогда обнаружил след ткани, и заглянул в колодец, светя себе фонариком, который ему дали монахи.