Пейтон поймала мой взгляд и сделала знак рукой: мол, потерпи еще пять минут.

Через десять минут она подошла ко мне.

— Уф-ф! Умаялась. Извини за задержку, но ты сама видишь — без меня они никуда. Послушай, отчего бы нам не поужинать сегодня вечером? Я буду рада показать мой новый дом!

— К сожалению, у меня завтра важная встреча в «Глоссе» — рано утром. Хотя ловлю тебя на слове — и когда-нибудь обязательно нагряну в гости… А пока что, если позволишь, я задам пару вопросов. Обычно Робин где обедала — здесь?

— Да, персонал обедает здесь. От званых вечеров остается столько продуктов, что дополнительно готовить не приходится.

— Ты когда-нибудь замечала, что она ест что-то запрещенное ее диетой?

— Господь с тобой! Будто у меня своих дел мало, чтобы еще кому-то в тарелку заглядывать! Твоя диета — тебе и следить. Но краем глаза я обращала внимание, что она постоянно что-нибудь грызет. Да и с силой воли у нее была проблема — особенно когда накатывали приступы меланхолии. Впрочем, наверное, Эшли тебе достаточно порассказала про ее депрессии — они ведь вместе жили.

Когда она упомянула Эшли, я вдруг сообразила: а куда, собственно, пропала Эшли? Ей бы давно пора вернуться из силосной башни. Я посмотрела в окно — снег опять валил густыми хлопьями. Как же я, дурочка, не прослушала сводку погоды перед выездом из Нью-Йорка! Если начнется вчерашняя свистопляска, на шоссе будут трудности — и лучше мне прямо сейчас сматываться из Гринвича.

— Я, пожалуй, поеду. А нельзя ли позвонить в силосную башню? Попрощаюсь с Эшли — и обратно в Нью-Йорк.

— Нет, телефона там пока нет, — сказала Пейтон. — Но мы можем туда прогуляться.

Мы быстро накинули пальто и вышли на улицу. Сегодня вьюга была другой — ветер резкий, холодный, колючий. На стоянке стало еще меньше машин, кругом не было ни души. Только ветер завывал в вершинах голых деревьев.

Пока мы шли, я обратила внимание на то, что ни одно окно в силосной башне не светится. Странно.

Если Эшли там, то как она без света?

На улице из-за вьюги было уже почти совсем темно.

Мне стало не по себе.

— Могла Эшли перейти в другое здание? — спросила я Пейтон. — Не вижу света в окнах.

— Да, я теперь тоже заметила. Непонятно. И куда она могла подеваться?

Теперь и у Пейтон было озабоченное лицо.

Мое сердце сжало нехорошее предчувствие.

Пейтон подошла к массивной деревянной двери силосной башни первой. Дверь поддалась не сразу, и Пейтон пришлось приналечь, чтобы ее открыть. Сердито скрипнув, дверь поддалась. В проем я увидела в полумраке краешек широченной винтовой лестницы.

— Эшли! — крикнула Пейтон, заходя внутрь. — Ты где, Эшли?

Секунду-другую она шарила в поисках выключателя.

Кровь стучала в моих висках.

Вспыхнул свет — и почти тут же раздался страшный крик Пейтон.

Я была почти готова к этому крику и даже не вздрогнула.

Эшли лежала на бетонном полу у основания лестницы. Лицом вверх. Глаза распахнуты. Пустые, мертвые глаза. Рот приоткрыт. Выражение лица — странная смесь ужаса и удивления, теперь навечно. Пальто было по-прежнему на ней, но расстегнуто. Полы разметало, и был виден веселенький персиковый брючный костюм, такой неподходящий для посещения стройки. Правая нога Эшли была неестественно подогнута под тело — как отломанная ветка. Под ее затылком растеклась лужа крови — страшный красный венец.

Я долго не могла оторвать взгляда от тела Эшли. Потом медленно подняла глаза — вверх, вверх, вверх. Пришлось далеко откинуть голову: лестница уходила до самого верха башни. Картины предполагали развесить, как я понимаю, на стенах просторных лестничных площадок. Судя по положению тела, Эшли летела с большой высоты, или долго катилась по лестнице, или выпала, перегнувшись через перила одной из лестничных площадок.

— Она мертва? — между всхлипами спросила Пейтон. Ее рыдания отдавались эхом в пустой башне.

— Да, — тихо подтвердила я.

Тем не менее, я хотела убедиться в очевидном, опустилась рядом с телом на колени и взяла правую руку Эшли. Пульс не прощупывается.

Я встала и огляделась. У стены какие-то коробки, банки с краской. Две типичные для картинных галереи лавочки — на них наброшена ткань. Сумок, которые Эшли привезла в своем «мерседесе», нигде не видно. Очевидно, она унесла их куда-то наверх… туда, откуда она упала. Или откуда ее столкнули. Неужели? Неужели кто-то действительно убил ее?