— Безрукій, безпогій дверь отворилъ, дитятко! — Вотъ безрукій, безногій запалъ мн на мысль.

„?Что за безрукій безногій такой, нянюшка?”

— Ну да такъ, — извстно что —, отвчала нянюшка, — безрукій, безногій. — Мало мн было нянюшкиныхъ словъ и я бывало какъ дверь ли, окно ли отворится — тотчасъ забгу посмотрть: не тутъ ли безрукій — и, какъ онъ ни увертливъ, врно бы мн попался, если бы въ то время батюшка не возвратился изъ города и не привезъ съ собою новыхъ игрушекъ, которыя заставили меня на время позабыть о безрукомъ.

Радость! веселье! прыгаю! любуюсь игрушками! а нянюшка ставитъ да ставитъ рядкомъ ихъ на столъ, покрытомъ салфеткою, приговаривая: „Не ломай, не разбей, по маленьку играй, дитятко. ”Между тмъ зазвонили къ обду.

Я прибжалъ въ столовую, когда батюшка разсказывалъ отъ чего онъ такъ долго не возвращался. „Все постромки лопались,” говорилъ онъ „а не постромки такъ кучеръ то и дло что кнутъ свой теряетъ; а не то пристяжная ногу зашибетъ, бда да и только! хоть стань на дорог; ужъ въ самомъ дл я подумалъ, ?не отъ Игоши ли?”

— ?Отъ какого Игоши? — спросила его маменька. „Да вотъ послушай, — на завражк я остановился лошадей покормить; прозябъ я и вошелъ въ избу погрться; въ изб за столомъ сидятъ трое извощиковъ, а на стол лежатъ четыре ложки; вотъ они хлбъ ли ржутъ, лишній ломоть къ ложк подожатъ; пирога ли попросятъ, лишній кусокъ отрушатъ…

„?Кому ето вы, врно товарищу оставляете, добрые молодцы?” спросилъ я.

— Товарищу не товарищу —, отвчали они, — а такому молодцу, которой обидъ не любитъ. —

„?Да что же онъ такое? ”спросилъ я.

— Да Игоша, баринъ —

Что за Игоша, вотъ я ихъ и ну допрашивать.

— А вотъ послушайте баринъ —, отвчалъ мн одинъ изъ нихъ, — лтось у земляка-то родился сынокъ, такой хворенькой Богъ съ нимъ, безъ ручекъ, безъ ножекъ, въ чемъ душа; не успли за попомъ сходить, какъ онъ и духъ изпустилъ; до обда не дожилъ. Вотъ длать нчего, поплакали, погорвали, да и предали младенца земл. — Только съ той поры все у насъ стало не по прежнему… впрочемъ Игоша, баринъ, малый добрый: нашихъ лошадей бережетъ, гривы имъ заплетаетъ, къ попу подъ благословенье подходитъ; — но если же ему лишней ложки за столомъ не положишь, или попъ лишняго благословенья при отпуск въ церкв не дастъ, то Игоша и пойдетъ кутить: то у попадьи квашню опрокинетъ, или изъ горшка горохъ повыбросаетъ; а у насъ или у лошадей подкову сломаетъ, или у колокольчика языкъ вырветъ, — мало ли что бываетъ —

„И! да я вижу Игоша-то проказникъ у васъ, сказалъ я — отдайте ка его мн и если онъ хорошо мн послужитъ, то у меня ему славное житье будетъ, я ему пожалуй и харчевыя назначу.

„Между тмъ лошади отдохнули, я отогрлся, слъ въ бричку, покатился: не отъхали версты — шлея соскочила, потомъ постромки оборвались, а наконецъ ось пополамъ, — цлыхъ два часа по напрасну потеряли. Въ самомъ дл подумаешь что Игоша ко мн привязался. ”

Такъ говорилъ Батюшка; я не пропустилъ ни одного слова. — Въ раздумьи пошелъ я въ свою комнату, слъ на полу, но игрушки меня не занимали, — у меня въ голов все вертлся Игоша да Игоша. Вотъ я смотрю —, няня на ту минуту вышла, — вдругъ дверь отворилась; я по своему обыкновенію хотлъ было вскочить, но невольно прислъ, когда увидлъ что ко мн въ комнату вошелъ припрыгивая маленькій человчикъ въ крестьянской рубашк, подстриженный въ кружокъ; глаза у него горли какъ угольки и голова на шейк у него безпрестанно вертлась; съ самаго перваго взгляда, я замтилъ въ немъ что-то странное, посмотрлъ на него пристальне и увидлъ что у бдняжки не было ни рукъ ни ногъ а прыгалъ онъ всмъ туловищемъ. Смотрю, маленькій человчикъ прямо къ столу, гд у меня стояли рядкомъ игрушки, вцпился зубами въ салфетку и потянулъ ее какъ собаченка; посыпались мои игрушки: и фарфоровая моська въ дребезги, барабанъ у барабанщика выскочилъ, у колясочки слетли колеса, — я взвылъ и закричалъ благимъ матомъ: „что ты за негодный мальчишка! — зачемъ ты сронилъ мои игрушки едакой злыдень! да что еще мн отъ нянюшки достанется! говори — ?за чмъ ты сронилъ игрушки? "

— А вотъ зачемъ —, отвчалъ онъ тоненькимъ голоскомъ, — за тмъ —, прибавилъ онъ густымъ басомъ, — что твой батюшка всему дому валежки сшилъ, а мн маленькому —, заговорилъ онъ снова тоненькимъ голоскомъ —, ни одного не сшилъ, а теперь мн маленькому холодно, на двор морозъ, гололедица, пальцы костенютъ. —

„Ахъ жалкинький!” сказалъ я сначала, но потомъ одумавшись, да какіе пальцы, негодный, да у тебя и рукъ-то нтъ ?на что теб валежки?”

— А вотъ на что —, сказалъ онъ басомъ, — что ты вотъ видишь, твои игрушки въ дребезгахъ, такъ ты и скажи батюшк: „батюшка, батюшка Игоша игрушки ломаетъ, валежекъ проситъ, купи ему валежки.” —

Игоша не усплъ окончить какъ нянюшка вошла ко мн въ комнату; Игоша не простъ молодецъ, разомъ лыжи навострилъ; — а нянюшка на меня: „Ахъ ты проказникъ сударь! ?за чемъ изволилъ игрушки сронить? Вотъ ужо тебя маминька — "

— Нянюшка! не я уронилъ игрушки, право не я, ето Игоша —

„Какой Игоша сударь — еще изволишь выдумывать.”

— Безрукій, безногій — нянюшка. —

На крикъ прибжалъ батюшка, я ему разсказалъ все какъ было, онъ расхохотался —, изволь, дамъ теб валежки, отдай ихъ Игош — "

Такъ я и сдлалъ. Едва я остался одинъ какъ Игоша явился ко мн, только уже не въ рубашк, а въ полушубк. „Добрый ты мальчикъ,” сказалъ онъ мн тоненькимъ голоскомъ, — спасибо за валежки; посмотри-ка я изъ нихъ себ какой полушубокъ сшилъ, вишь какой славный!” — и Игоша сталъ повертываться со стороны на сторону и опять къ столу, на которомъ нянюшка поставила свой завтный чайникъ, очки, чашку безъ ручки, и два кусочка сахару, — и опять за салфетку и опять ну тянуть.

„Игоша! Игоша!” закричалъ я, погоди, не роняй — хорошо мн одинъ разъ прошло, а въ другой не поврятъ; скажи лучше, что теб надобно?”