А в довершение всего, я, написав этот рассказ, вдруг сильно ослепла на один глаз и, судя по всему, навсегда. Интересно, каким образом то, что мы делаем, узнает о нас многое раньше нас.

— Ф. Л. Б.

Некогда и не очень далеко отсюда в те времена, что были до нынешних, в одной деревне жила женщина по имени Нгок. Жила-то в деревне, а хотела жить в городе. В городах, понимаете ли, водятся богатства, и богатые мужчины, и богатые мужья, и ухажеры богатые, а в деревнях, понимаете ли, ничего подобного не водится.

«Нгок» значит «нефрит» или «сокровище». Это уместное имя. Она не только сокровище сама собой и по себе — не девка, а жемчужинка! — но и желает себе сокровищ.

Этот рассказ — он как все прочие волшебные сказки. Не ведитесь. Только из-за того, что у наших героев иные имена, они фундаментально ничем не отличаются от тех архетипов, которых вы успели хорошо узнать и полюбить. Имена эти — просто ярлыки, которые дают вам понять, что действие происходит где-то не тут. Эти имена — лишь ярлыки, они объясняют, что значения их и культура могут слегка отличаться от ваших, но бояться их на самом деле не стоит. Мы понимаем: все иное может пугать, но в этой сказке призраков не будет. Этот рассказ — про волшебство, и хотя заканчивается он грустно, все хорошие в нем будут вознаграждены, а плохие — наказаны. Мы же просто люди, хоть и выглядим иначе, говорим на другом языке, и у нас другие имена. Но мы тоже верим в справедливость.

В общем, Нгок жила в деревне — очень бедной деревне, — и хотя женщина эта была очень красивой, как все героини сказок про волшебство, она в этой деревне застряла. Насколько же красивой была Нгок? Ну, потакать ее тяге к наносному, может, и не стоит, но волосы у нее были чернейшие, оттенка темнее тени. Они подчеркивали ее яркую кожу, что на солнце розовела. Глаза ее были простыми щелочками — ресниц на них больше, чем глаз. Обманчивый дым, а не глаза. А тело у нее — ну, довольно будет сказать, что выглядело оно, как мечта. По самой природе своей она была тем, чего в наши дни женщины добиваются лишь наукой и всякой ненатуральностью.

Но все это ровным счетом ничего не значило, потому что у Нгок и ее родни не было денег, а потому, как всех женщин — красивых ли, всяких, — достигших определенного возраста, ее родня выдала замуж. Хоть она много и не ела, семья их была до того бедна, что кормить хоть чем-то — уже перекармливать.

Ночью накануне свадьбы Нгок приснилось, что муж ее будет старым и страшным: брюхо отвислое, ниже мошонки болтается. Но еще приснилось ей, что он богат. Будет покупать ей все, чего б ни захотела, а хотела она всего. Перевезет ее в город, и хотя ей придется его удовлетворять, он ей позволит и любовников завести, потому как старый муж ее понимает, что у молодых и красивых женщин тоже есть потребности, которых старики с обвислыми брюхами не обязательно могут удовлетворять, скажем, во всеоружии.

И вот Нгок, проснувшись после такого достославнейшего из снов, помолилась, чтобы все это оказалось правдой. Одеваясь в свой красный аозай и убирая с лица волосы, она воображала тот миг, когда ее новый муж своей морщинистой артритной рукой отведет вуаль и так возрадуется, что тут же осыплет ее не нежностями, но деньгами. Вот чего желала она больше всего.

Но муж ее, само собой, оказался человеком молодым, до крайности хоть куда и без единого гроша в кармане.

Однако ни разу не встретившись со Нгок, он незамедлительно в нее влюбился. Относился он к верным мулам, и потому желал дать все, чего ни пожелает она, — хотя бы лишь потому, что счастливой она была красивее. Он был из тех мужей, о которых мечтают все женщины, — за исключением, разумеется Нгок. Для нее он был сущим кошмаром.

Звали его Хьен, что означает «нежный». Она бы предпочла мужчину с именем, сулившим богатство. Хьен был образован, смышлен, любил искусство и литературу. Говорил по-английски, ибо учился в Сайгонском университете, но жена ему требовалась традиционная, поэтому за нею он вернулся в родную деревню. Его родители исстари дружили с родителями Нгок и знали, что у них есть дочь, красивая и незамужняя. Само собой, знай его родители, насколько жадна она до денег, они бы нипочем ее не выбрали.

И не то чтобы Нгок не добилась желаемого. Сразу же после свадебной церемонии она потребовала, чтобы пара переехала в Сайгон. Поскольку у Хьена была служба в университете, он и так это планировал, только ей не сказал. А помялся чуть-чуть и отвечает:

— Если ты хочешь.

Однако жизнь в городе оказалась совсем не той, какую она себе воображала. Хьен жил в скромной квартирке. Все время работал, но много денег домой не приносил. У Нгок не было тех драгоценностей, что она хотела.

Вообще, конечно, Хьен был далеко не так беден, как люди считали. Он стремился жить просто. К излишествам не тяготел. Домой он приносил лишь небольшую часть своего жалованья, а остальное раздавал нищим — их в Сайгоне много — или отправлял родне. Хьен понимал, что жене его подавай богатств и драгоценностей, и мог бы их ей предоставить, но считал, что это будет нечестно: у его маленькой семьи всего столько, а у множества других людей нет и этого.

Нгок же мужа своего полагала дурачиной: человек с образованием, других учит — а ест рис с рыбной подливкой, мясом балуется лишь изредка. Ну и она, разумеется, дура, коли с дураком живет.

Почти весь день муж проводил на работе, и Нгок загуляла. Встречалась с богачами, мужчинами желавшими ее, и хотя была она замужем, подарки принимала от них — что ж тут такого?

А потом однажды Нгок заболела. Так заболела, что никаких врачей не хватило, чтобы ее вылечить. Все деньги, что Хьен откладывал, ушли на лучших специалистов и лучшие больницы в Сайгоне.