Ливий, наш самый полный источник информации о той эпохе, придает этой истории прореспубликанский глянец. Согласно ему, как только Тарквиния Гордого изгнали из города, вся история Рима делает резкий поворот: «Моей задачей отныне будет следить за историей свободной нации, – заявляет Ливий, – управляемой ежегодно избираемыми служителями государства и с подданными, подчиняющимися авторитету закона, а не капризам отдельных личностей».

Изгнание Тарквиния Гордого имело, вероятно, историческую основу – но не похоже, что римляне внезапно осознали недостатки монархии. Скорее, высылка этрусского царя означает освобождение от этрусского господства.

Этруски правили Римом со времени восшествия на престол Тарквиния Древнего, то есть за сто лет до описываемых событий. Но со времени победы на море у Алалии в 535 году на этрусков оказывали сильное давление, им приходилось бороться за свою власть.

События, последовавшие за изгнанием Тарквиния Гордого, показывают ослабление сил этрусков. В Этрурии Тарквиний двигался от города к городу, пытаясь собрать антиримскую коалицию. «Мы с вами одной крови», – был его самый сильный аргумент. Люди Вейи и Тарквинии отозвались на призыв. За Тарквинием к Риму двинулась армия двух городов в попытке вновь утвердить власть этрусков над самым важным городом юга Этрурии.

Римская армия встретила их и разбила в яростном сражении. Это была почти лотерея: Ливий замечает, что римляне победили, потому что потеряли на одного человека меньше, чем этруски. Затем этруски начали планировать второй поход на Рим, на этот раз под командованием Ларса Порсены, царя этрусского города Клузий.

Сведения о надвигающемся нападении вызвали в Риме что-то близкое к панике. Римляне едва смогли отбиться от Вейи и Тарквинии, а Ларс Порсена завоевал себе репутацию жестокого воина. В ужасе селяне с окраин города бросали свои наделы и укрывались за стенами.

Особенной чертой обороны Рима было то, что город с трех сторон защищали стены, а с четвертой, восточной, – только Тибр. Обычно реку считали непреодолимой, но существовал один способ пересечь Тибр и попасть прямо в город: деревянный мост, ведущий через реку с восточных земель извне города прямо в самое сердце Рима и известный как Ианикул.

Первый раз Ларс Порсена подошел именно с этого направления, отказавшись от штурма стен в пользу Тибра. Этрусская армия налетела, как шторм, и без труда взяла Ианикул; римские солдаты, стоявшие там, побросали оружие и, спасаясь, помчались по мосту.

Кроме одного – солдата по имени Гораций, который занял оборону на западном конце моста, готовый защищать город в одиночку: «видимый среди хаоса отступающих, – пишет Ливий, – меч и щит, готовые к действию».14

Согласно римскому преданию, Гораций удерживал этрусков достаточно долго, чтобы прибыли силы римлян для разборки моста. Игнорируя их крики отойти назад, прежде чем мост рухнет, он продолжал сражаться, пока распиливали опоры. «Продвижение этрусков внезапно было остановлено падением моста и одновременным криком триумфа римских солдат, которые исполнили свою работу вовремя», – пишет Ливий. Гораций, отрезанный теперь от города, бросился в полном вооружении в реку и поплыл. «То была замечательная работа, – заключает Ливий, – может быть, это и легенда, но достойная празднования в грядущих веках».

Так же, как и уход Синаххериба от стен Иерусалима, оборона моста Горацием стала второстепенным военным эпизодом, который остался в памяти благодаря стихам; в данном случае – «Балладам древнего Рима» Томаса Бабингтона Маколи, в которой Гораций превращается в образец отважного британского патриота:

Как бы доблестно ни звучала эта легенда, обороной моста наступление этрусков не завершилось. Порсена рассредоточил свои силы у Ианикула, перекрыл реку так, что корабли не могли снабжать Рим пищей, и осадил стены. Осада, дополняемая незначительными стычками, продолжалась, пока Порсена наконец не согласился отойти в обмен на уступки римлян. Два города заключили мирный договор, который почти не привел к переменам в их взаимоотношениях, но, по крайней мере, погасил враждебность.

Договор показывал, что этруски и римляне теперь были равны по силам. Учитывая, что этруски столько десятилетий доминировали в регионе, это стало поражением для городов Этрурии. И в том же году Рим заключил собственный договор с Карфагеном, который признавал морской берег к югу от устья Тибра не этрусской, а римской территорией.

Полибий описывает этот договор в работе «Взлет Римской империи». Как он понимает это, Рим и Карфаген согласились на дружбу на определенных условиях, причем самое важное то, что римские корабли не должны были заплывать дальше на запад, чем «мыс Фаир», современный мыс Бон. [202]

Если римский мореход сбился с курса, и его прибило к запрещенной территории, то он должен был починить свой корабль и отплыть в течение пяти дней, не покупая и не увозя «ничего, кроме требуемого для починки своего корабля или для принесения жертвы».16 Любая торговля, которая имела место восточнее мыса Фаир, должна была проводиться в присутствии городского чиновника (по-видимому, чтобы не дать римлянам торговать оружием вблизи территории Карфагена). В ответ карфагеняне согласились оставить в покое все латинское население, не строить возле них фортов и воздерживаться от прихода на латинские территории с оружием. Ясно, что римляне были более озабочены своей будущей политической экспансией, в то время как карфагеняне заботились прежде всего процветании своей торговой империи.