Шрифт:
Он до половины наполнил фужер. Лека, давясь спазмом в горле, проглотил остро пахнувшую жидкость.
— Вот это ближе к правде! — одобрил Леонид Петрович. — А теперь закуси…
Лека потыкал вилкой в сыр, затем в какую-то рыбу, начал без вкуса жевать. Его пронизало тепло, голова чуть отяжелела, но разум — странно! — оставался совершенно свежим. И мучила его одна мысль: зачем, с какой стати находится здесь пустой стул, а перед ним, на столе — чистый прибор и рюмка, доверху наполненная коньяком? Поэтому слова Леонида Петровича прозвучали естественным ответом на тяжко недоуменные мысли:
— Дама хоть и не явилась, прибор пусть остается. Он даже кстати… Давным-давно, в незапамятные времена, любила меня чудесная девчонка. И я ее любил. Как выяснилось впоследствии…
Леонид Петрович говорил словно в полузабытьи, смежив глаза, поглаживая скатерть тяжелыми ладонями.
— …она погибла — я жив. В незабвенный день под Новый год она через младшую сестренку прислала мне приглашение встретить праздник вместе! Боже мой! Я получил его уже на призывном пункте. А когда пытался убежать на свидание, был принят за потенциального дезертира…
Леонид Петрович потрогал шрам над губой, помолчал.
— Эта записка — мой талисман. Конечно, счастья он уже не принесет, но хотя бы напоминает, что оно было возможно… С тех пор, где бы я ни находился, в новогодний вечер рюмка той девочки стоит рядом с моей…
Добродушный астматик разлил по фужерам. Отодвинувшись вместе со стулом, Лека бесцветным голосом спросил:
— Леонид Петрович, зачем вы сделали… это?
Тот, не мигая, уставился в лицо Леки налитыми кровью глазами.
— Зачем? О, прелестный отрок, разве не поэтично — прибыть на свидание, назначенное более тридцати лет назад?.. Кроме того — да здравствует справедливость! Тогда я подвел ее, сегодня она — тебя…
Подержав фужер в руке, но не выпив, Леонид Петрович поставил его на стол.
— Кажется, ты чем-то недоволен? Весьма странно… Учитывая твое стремление к романтике, я попытался предоставить тебе возможность от души повеселиться вместе с мальчишками и девчонками, которых уже никто и никогда не встретит на этой земле…
Лицо его начало пугающе бледнеть, быстро-быстро задергалось правое веко.
— …Если б ты знал, до чего вы мне отвратны — бескрылые восторженные букашки, которых удача ведет за ручку в сияющую даль!.. Почему счастье прячется от того, кому обязано принадлежать по праву — умного и сильного человека?!
Он прижал ладони к лицу, глухо потребовал:
— Записку сюда! Довольно. Финита ля комедия…
Испытывая ощущение, будто его голову продувает свежим ветром, Лека одернул пиджак.
— А у меня ее нет, — сказал он, спокойно глядя на Леонида Петровича.
— Чт-то? — на мгновение задохнувшись, переспросил тот.
— Пор-вал, — ровным голосом подтвердил Лека.
— Как… порвал? Всю войну… всю жизнь я… я держу ее… у сердца! — клокочущим голосом проговорил Леонид Петрович. — Ты осознаешь, что будет… если не отдашь?!
Лека стоял неподвижно и с особой ясностью видел на искаженном лице Леонида Петровича панический ужас… Да, эта записка была ему действительно дорога!
Медленно достав из кармана, он бросил на стол белый конверт:
— Возьмите. Я не испугался ваших угроз… Если хотите знать — вас просто жаль!
Лека сидел на скамейке в безлюдном парке, откинув голову на жесткую спинку, припущенную мокрым снегом. В ночной невесомости бестолково роились снежинки. Казалось, что они, ударяясь о гирлянды цветных фонариков, заставляют их раскачиваться…
Он приоткрыл смеженные веки и не сразу понял — слезы или снежинки, осевшие на ресницах, застилают радужно расцвеченную темноту… и резко выпрямился: по аллее, прямо к нему, торопилась девушка! На ней было пальто с меховым коричневым воротником. И даже расстояние не помешало Леке разглядеть ее глаза, синеву которых возможно сравнить разве что с нежной прозрачностью маленьких горных озер…
Нет, она не обманула его! Она спешила к нему, однако шла легко, не оставляя на снегу следов…
А когда исчезла, унесенная снежной завертью, Лека вздохнул — но тяжести на душе уже не было: он знал, что она есть! Потому что иначе — нельзя!
МИШКА-ПРЕДАТЕЛЬ
Посреди обширного двора принимали партию баранов. Выпихиваемые на сходни, они бессмысленно блеяли и, тряся курдюками, семенили в голодную пустоту ворот.