Марина смотрела на него мертво и как-то страшненько.

— Муж говорил, говорил всегда: не дай Бог пульт попадет в чужие руки. Это будет беда…

— И где беда? — Пастух старался быть мягким, нежным и точным в словах. Короче, говорил, как с ребенком малым. — Ну, сбежал он от нас в наш реальный мир, ну, добавил единичку к общему количеству переходов. Ну и что с того? Солнце погасло? Баки эти гребаные расплавились?.. Слим подсмотрел, что вы делаете, повторил манипуляции и — уже дома, то есть в поезде. Хотя может быть, что уже и не в поезде, а взял вещички и — всем спасибо… А мы сейчас еще раз воспользуемся пультом и тоже окажемся в родном вагоне. И если Слим все-таки там, я его лично убью — причем сразу! — сожгу и развею пепел по ветру из окна вагона. Договорились?

Вроде бы пошутил, но все примолкли. Этакая минута молчания в память оскверненной коробочки-пульта и параллельно — анафема осквернителю.

Минута прошла, и Пастух молчание нарушил:

— А как он сумел переправить себя, а, Марина? Или он когда-то подсмотрел, как вы работаете с пультом? Могло такое быть?

Марина чуток подумала, сказала:

— Могло, наверно. Я не помню. Я ж пульт никуда не прячу, он все время на виду. Как и урна… Мне теперь что ж, все в чемодан прятать и запирать его?..

— Прятать и запирать, — сказал Пастух. — Урок мы поимели. Глупо обещать, что впредь все станут осторожными, но все же, коллеги, все же… Поехали, Марина, здесь мы сделали, что могли… — Усмехнулся, поправился: — Точней, не сделали, что могли бы… Ну, нам еще ехать и ехать. Хорошо бы и впрямь без Слима.

И они, как и наказано было, поехали. Коробочка работала идеально.

Маринино купе, в котором они оказались, было заперто. Проводница, видать, закрыла его за временным неимением пассажиров. А они — вот они. И им уже тесно.

— Надо бы узнать, где мы едем, — сказал Пастух, открыл дверь и пошел к проводнице Лизе.

Их не было в вагоне часа два с какими-то минутами. Всего-то. За окном вагона опять бежали прирельсовые лесополосы, небо было голубым и с кучевыми мятыми облаками, по расписанию поезда впереди ожидался славный город Тюмень, а ходу до города осталось один час и пятьдесят с копейками минут.

Время-то мелькнуло — как не было его вовсе…

А Слима не стало. Похоже, что обратно в поезд он не попал. А куда попал — это жизнь наверняка покажет.

— Надо обмыть, — сказал Пастух.

Он имел в виду все: отбытие из вагона в не такое уж и параллельное пространство, не такое уж и сладкое пребывание там, не такое уж и пышное празднование их возвращения в вагон. Одно позитивно: «коробочка» Марины работает без проколов, а хоть и не просчитано, так все равно интересно. Пусть и — в данном случае — безрезультатно.

— Я принесу, — сказала понятливая Лиза. — Вы будете в купе у Марины?.. — Ответа не ждала. — Я вправду мигом… — И понеслась в вагон-ресторан.

— Ты приглашена, — крикнул ей вдогонку Пастух и пошел к Марине.

А там, естественно, кучковались все путешественники. За исключением Слима.

Пастух сел рядом с Мариной и сообщил приятное:

— Минут через пятнадцать начнем обмывать наше возвращение. Лиза побежала в ресторан, что заказать — она, полагаю, сообразит.

— А долго еще ехать? — спросила Марина.

Не летняя тоска была в ее голосе. Да и то понятно: на немолодую женщину да столько событий — с ума сойти!

— Да уж не коротко. Ну, появится Тюмень сначала, а после нее — через пять часов — Екатеринбург, а потом Пермь, а потом ночуем сладко и без снов, а поутру уж рукой подать — Нижний Новгород, Владимир и — вот она, Москва.

— Долго-то как, — протянула. — Тоскливо. Вагоны — бум-бум, колеса — дык-дык… И кругом двери, двери, двери… Дурдом!.. А я еще так радовалась, мол, поеду через всю Россию в удобном вагоне, в окно смотреть стану, отдохну, ни о чем не думая, а тут…

— А тут мы чего-нибудь сочиним к финалу, — сказал Пастух и не понял, что сказал.

Но это было не страшно: коли уж сказано, так само и придумается, не раз проходили, проверено. И это придуманное и впрямь будет хорошим финалом не слишком хорошего путешествия, зуб Пастух давал, если что не так.

И пошло время — на удивление и на редкость легко пошло, беспроблемно, как-то даже бездумно и весело. Как будто не было долгой дороги позади, а недолгая — еще впереди и вообще всерьез не воспринималась: ехать-то одни сутки, последние сутки — ну, это как ожидание праздника, который должен штатно завершиться на перроне Ярославского вокзала, а уж как прощание на перроне пойдет — это будем поглядеть, погрустить и порадоваться. Вот такая вот к месту фигура речи.

Ехали мирно, по-домашнему. Да вот только Марина вела себя странновато. Все больше молчала, почти не улыбалась шуткам или их попыткам развеселить ее. Ночь проспала спокойно, как казалось Пастуху. Он сам чутко спит, вполглаза, поэтому любой посторонний и незнакомый звук всегда его пробуждал. Посторонних звуков вроде как не было, поэтому он сам то и дело просыпался, слушал ночь и — сквозь ее молоточный шум — Марину. Спокойно спала Марина.