– А как же двести долларов? – вешая пиджак, напомнила я.

– Говорит, что не считает это благодарностью. В Москве, говорит, все лучшие врачи так берут. В смысле, плюсом к стоимости пломбы и самой работы врача. Но у нас-то область. Знаешь, скажу по секрету, – мама понизила голос до заговорщицкого шепота, – в моем кабинете твоя фотография стоит в рамке. Так он все время на этот снимок глазел. Соображаешь?

– Видать, искал надпись: «Это мы делаем с теми, кто мешает нам работать». Вот и молчал. Боялся.

– Чушь не говори. Ты на ней очень хорошенькая. Он свататься пришел, понимаешь?

– Как в австралопитековский период. – В этот момент с кухни донеслось: «Огней так много зо-ло-тых…» – А спаивает он вас тоже за свои деньги? – рассвирепела я. Господи, ну почему меня так раздражает, когда люди тихо-смирно пьют и поют песни? В то же время, господи, ну зачем люди вообще пьют?

– Чего-чего? Кто такие австралопитеки? Послушай, мы просто обмываем покупку. Он – во мужик! – подняла мать большой палец вверх. – А ты у меня совсем уже в девках засиделась. Любовь, что ль, ждешь? Не существует ее, любви-то, она еще в нашу с отцом твоим молодость сходила на нет. На сегодня и вовсе остался один голый расчет. А Володя, между прочим, нестарый, богатый и холостой.

– Нестарый – это сколько?

– Тридцать шесть, – пропела мама и поплыла на кухню.

Я вспомнила следователя. Он еще возмущался, что старше меня в два раза. А что бы ты сказал, Борис, узнав, что меня выдают замуж за твоего ровесника? Наверно, достал бы голубенький платочек и протер раннюю лысинку, это так на тебя похоже.

С такими грустными мыслями я вошла на кухню вслед за мамой.

За столом сидел типичный «новый русский»: маленькая бритая бычья голова со впалыми черными глазками, волосы сбриты почти «под ноль», бычья же шея, на коей красовалась золотая цепь толщиной в три моих пальца, черная футболка, облегающая мощную, опять же бычью, грудь.

Они что, надо мной издеваются?..

Увидев меня, мужик перестал разгорланивать песню, поднялся – теперь он доставал мне прямехонько до плеча (а рост мой ни много ни мало – сто семьдесят один сантиметр) – и, протянув руку, пробасил:

– Вован к вашим услугам.

Я машинально пожала его ладонь, выдав свое незамысловатое имя, о чем тотчас же пожалела: примкнув к моей руке губами, он ее более не отпускал, вынудив таким образом сесть рядом с ним. Я пыталась как-то высвободиться, но не тут-то было: хватка оказалась железной, иначе как бы он еще выжил в своей предпринимательской деятельности?

– Юленька, не желаете ли пирожных? – предложил сладеньким тоном Вован.

Удивляясь про себя, где же мама их прятала, так как до моего ухода холодильник никаких пирожных в себе не содержал, я уж было потянулась к этим яствам, с тем чтобы заесть питательной глюкозой свое горе, но здесь мама решилась пояснить:

– Это любезный Владимир Павлович накупил, зная, что ты у нас сладкоежка, – после чего рука повисла в воздухе, а затем вернулась на колено. Вторая по-прежнему была в плену у немцев.

Тем временем разговор потек в абсолютно ненужном мне направлении, то есть обо мне. Судя по этому разговору, я была «спортсменкой, комсомолкой, ну и наконец, просто красавицей».

– И хозяйка замечательная, – под конец бросила в меня гранатой мама, чем полностью и бесповоротно убила. Кто еще сегодня ругался, что я ни черта по дому не делаю? Ладно, будет тебе контратака.

– Конечно, – безропотно согласилась я. – Кто ж не знает, что макароны моются, после чего обязательно сушатся; винегрет делается без свеклы, а оливье без гороха; полы предварительно моют и лишь затем подметают.

Владимир Павлович слегка прибалдел, но мать не так просто победить: она растянула губы в милой улыбке и разъяснила:

– Она у нас еще немного путается, но у Юли есть своя тетрадь, куда она подробно записывает, что и как нужно делать.

Гостю сие заявление пришлось по вкусу, он вновь заулыбался и только крепче стиснул мою беззащитную худенькую ладошку.

«Ах так! – разозлилась я. – Получай артиллерию!»

– Милый Володя, ответьте мне на один вопрос, – при слове «милый» мама удовлетворенно закивала, а сам виновник военных действий даже проронил слезу райского счастья.

– Конечно, Юляша, для вас – что угодно!

– Чем же вы занимаетесь, уважаемый «новый русский»?

– А, ну, это… – Он чуть-чуть поерзал на стуле, затем поглазел в потолок, а не найдя там подсказок, вновь заерзал. – Мне принадлежат два крупных ресторана в центре соседнего города, а здесь несколько баров, ну еще пара-тройка палаток, – выдал он, когда я уже не ожидала услышать ответ.

– А-а, значит, крышуете помаленьку… – довольная, изрекла я.

Бритый расстроенно замолк, а мать накинулась на непослушную дочь: