— Значит, тридцать процентов? — скептически пробормотал Гульков. — Ну, это еще ничего…

Он наморщил лоб, видимо, считая, какие убытки он понесет в связи с новыми обстоятельствами в газете.

Ларисино внимание, однако, было приковано к Светлане Вороновой. Та внезапно покраснела, потом побледнела, руки ее задрожали. Было видно, что происходящее очень сильно ее волнует.

— У кого есть вопросы? — тем временем задал вопрос Калягин.

— У меня, — вдруг поднял руку, как в школе, Птичкин. — А что с моей ставкой?

Калягин удивленно перевел взгляд на курьера, причем для этого ему пришлось повернуться почти на сто восемьдесят градусов.

— У тебя, Андрей, все остается как есть, — сказал он.

— А я думал, что мне зарплату повысят, — с несколько дебильной улыбкой произнес Птичкин.

Фраза была настолько не соответствующей обстановке, что улыбнулись даже обиженные Артемов и Воронова.

— Ну, уж если тебе повышать, то меня надо ее вообще лишить, — подал свой язвительный голос Кроль.

— И еще, — уже более спокойно сказал Калягин. — У нас на прошлой неделе был недобор по горячим новостям. Я хочу отметить неудовлетворительную работу некоторых корреспондентов. В основном это относится к Светлане.

Калягин жестко и почти с ненавистью посмотрел на Воронову. Лариса отметила этот взгляд, абсолютно несвойственный такому хладнокровному и неэмоциональному человеку, как Калягин.

— Поэтому я склонен объявить Светлане штраф в размере двадцати процентов зарплаты.

— Что? — вытаращила глаза Воронова. — Илья, да ты что?!

Вместо ответа Калягин указал длинным пальцем на стену, где висела распечатка последнего приказа по газете.

— Я лично ничего не выдумываю, и это не моя прихоть и не самодурство, — жестко сказал он. — В таких условиях, в которых мы оказались, необходимы жесткие меры, и они будут приниматься!

В знак полной серьезности того, что он сказал, Калягин опустил палец вниз, как это делали на гладиаторских боях, показывая, что поверженный достоин смерти. — Илья, у меня не было информаций, потому что вы меня сами никуда не посылали. К тому же вспомни — на прошлой неделе умерла Галина. Мы все находились в состоянии шока.

— Это относится ко всем, — невозмутимо парировал Калягин. — Николай тоже чувствовал себя не очень хорошо, но тем не менее у него все в порядке.

— Илья Валентинович, — вступил в разговор Артемов. — Дело в том, что у меня действительно было много мероприятий, а у Светланы — нет. Откуда она могла взять эти новости?

— А я так понимаю, что меня хотят просто отсюда выжить, — с дрожью в голосе сказала Светлана.

— Никто тебя выжить не хочет, — возразил Калягин. — Это проблема твоего восприятия.

— А иначе как все это объяснить? И насчет гранта, кстати, тоже, Илья, это нечестно — когда все руководство забрало его себе. — Воронова готова была заплакать, и Гульков, подойдя к ней сзади, взял ее за руку, чтобы хоть как-то успокоить.

Воронова, однако, вырвала руку и метнула быстрый взгляд на тумбочку, где стояли чашки и лежал нож. Ее порывистое движение в сторону тумбочки уловила Лариса. Вороновой не удалось добраться до ножа — рука ее была перехвачена Котовой. А потом с помощью Гулькова Светлана была обездвижена, и ее, рыдающую и бьющуюся в истерике, усадили на дальний стул. Там к ней подошли Гульков и Турусова и принялись ее успокаивать.

— Так, я чувствую, что, исходя из столь драматических событий, нам придется временно прервать наше собрание, — тяжело вздохнув, сказал Калягин.

— А мне кажется, надо продолжить, — возразил Кроль. — И вообще ввести штрафы за излишне эмоциональное поведение сотрудников. Кто будет первой жертвой, я уже знаю.

— Миша, какого черта ты так неудачно шутишь? — не выдержал Гульков.

— А какого черта здесь устраивают дурдом, за ножи хватаются! — взвился Кроль. — Я в такой обстановке работать не хочу.

— Я тоже, — тихо сказал Артемов, нервно теребя ручку, которую он по устоявшейся привычке носил за ухом.

Воронова же, оттолкнув Турусову и Гулькова, бросилась к своей сумочке, схватила ее и выбежала из редакции. Дмитрий несколько секунд напряженно размышлял, стоит ли ему последовать за ней. Потом, сделав нервное движение рукой, он пододвинул к себе кресло, сел в него и устало вытянул ноги.

— Вот и все, что было, — неожиданно изрек из угла Птичкин.

— Илья, мне кажется, ты зря так, — сказала Турусова.