Оливер Твист

Къ числу общественныхъ зданій нкоего города, настоящее названіе котораго я не хочу упоминать, желая по многимъ причинамъ быть осторожнымъ, и не нахожу въ то же время нужнымъ придумывать для него другое какое нибудь вымышленное имя, принадлежалъ и домъ призрнія для бдныхъ, какой вы можете встртить въ большинств городовъ, какъ большихъ, такъ и малыхъ. Въ этомъ дом призрнія — указаніемъ дня и числа также не желаю утруждать себя, тмъ боле что эта первоначальная ступень развитія послдующихъ событій не иметъ особеннаго значенія для читателя, — родился смертный, имя котораго начертано въ заголовк этой главы.

Спустя нсколько времени посл того, какъ смертный этотъ былъ стараніями приходскаго доктора водворенъ въ мір печали и воздыханій, явилось серьезное сомнніе въ томъ, доживетъ ли малютка до того момента когда ему дадутъ имя. Въ послднемъ случа боле, чмъ достоврно, что мемуары эти не появились бы въ печати, а если бы и появились, то заняли бы всего лишь нсколько страницъ, имя, безъ сомннія, неоцненную заслугу въ томъ, что представили бы собой наиболе точный и крпкій образчикъ біографіи, какія встрчаются въ литератур всхъ вковъ и странъ.

Я не намренъ вовсе утверждать, будто фактъ рожденія въ дом призрнія для бдныхъ, является самъ по себ наиболе счастливымъ и завиднымъ обстоятельствомъ, какое можетъ выпасть на долго человческаго существа; я хочу только сказать, что фактъ этотъ былъ только счастливой случайностью для Оливера Твиста. Дло въ томъ, что Оливеру было бы весьма трудно примнить къ себ самому нкоторое правило, вызывающее первый актъ дыханія, — правило непріятное, но въ тоже время равно необходимое для нашего существованія. Нсколько времени лежалъ малютка на маленькомъ матрасик, какъ бы колеблясь между этимъ міромъ и будущимъ: вс шансы, само собою разумется, были на сторон послдняго. Будь Оливеръ въ теченіе этого короткаго времени окруженъ заботливыми бабушками, безпокойными тетушками, опытными нянюшками и докторами глубокой мудрости, онъ погибъ бы неизбжно и несомннно. Но такъ какъ при немъ никого не было, кром нищей старухи, потерявшей способность разсуждать вслдствіе непомрнаго употребленія вина, и доктора, исполнявшаго свои обязанности по контракту, то Оливеръ и природа справились съ ними. Результатомъ этого явилось то, что посл непродолжительныхъ усилій Оливеръ началъ дышать, чихать и наконецъ возвстилъ жителямъ дома призрнія фактъ появленія на свтъ обузы, тяжесть которой всецло ложилась на приходъ; возвстилъ онъ его крикомъ такимъ громимъ, какого и слдовало ожидать отъ ребенка мужскаго пола, получившаго всего какихъ нибудь три съ четвертью минуты тому назадъ такой полезный даръ, какъ голосъ.

Не усплъ Оливеръ дать доказательство собственной и свободной дятельности своихъ легкихъ, какъ одяло, все покрытое заплатами и кое какъ брошенное на желзную кровать, зашевелилось и на подушк слегка приподнялась голова блдной молодой женщины и слабый голосъ неясно произнесъ слдующія слова: «дайте мн взглянуть на ребенка прежде, чмъ я умру».

Докторъ сидлъ въ это время у камина, то растирая ладони рукъ, то гря ихъ у огня. Когда молодая женщина заговорила, онъ всталъ и, подойдя къ ея кровати, сказалъ съ оттнкомъ гораздо большей доброты въ голос, чмъ этого можно было ожидать отъ него:

— О, вамъ еще нечего говорить о смерти!

— Спаси, Господи, ее бдняжку! — сказала сидлка, поспшно пряча въ карманъ зеленую стеклянную бутылку, содержимое которой она выпила съ очевиднымъ удовольствіемъ, сидя въ углу комнаты. — Спаси, Господи, ее бдняжку, когда она проживетъ столько, какъ я, сэръ, и будетъ у нея штукъ тринадцать собственныхъ дтей, которыя вс умрутъ, за исключеніемъ двухъ, да и т будутъ съ нею въ этомъ дом… Не то запоетъ она тогда, спася ее, Господи! Подумайте только, что значитъ быть матерью такого милаго малютки.

Надо полагать, что такая утшительная перспектива материнскаго счастья произвела надлежащее дйствіе. Больная опустила голову на подушку и протянула руку къ ребенку.

Докторъ положилъ ей его на руки. Холодными, блдными губами запечатлла она страстный поцлуй на голов малютки… провела рукой по его лицу… дико оглянулась… вздрогнула… откинулась навзничь и… умерла. Докторъ и сидлка принялись растирать ей грудь, руки и виски; но кровь остановилась навсегда.

Они говорили ей о надежд и счасть, но все это теперь уже стало чуждымъ для нея.

— Все кончено, миссисъ Тингомми, — сказалъ докторъ.

— Бдняжечка! — сказала сидлка, закупоривая зеленую бутылку пробкой, которая выпала на подушку, когда она подошла, чтобы взять ребенка. — Бдняжечка!

— Не посылайте за мной, сидлка, когда ребенокъ будетъ кричать, — сказалъ докторъ, натягивая на руки перчатки. — Надо полагать, онъ будетъ очень безпокойный. Дайте ему немного кашки, если есть. — Онъ надлъ шляпу, но на пути къ дверямъ остановился и сказалъ:- Она казалась такой здоровой двушкой. Откуда она?

— Ее принесли прошлую ночь, — отвчала старуха, — по приказанію надзирателя. Ее нашли лежащей на улиц. Она шла должно быть издалека, потому что башмаки у нее совсмъ потрепанные. Но откуда и куда она шла, никто этого не знаетъ.

Докторъ наклонился надъ тломъ и поднялъ лвую руку.

— Старая исторія, — сказалъ онъ, качая головой;- обручальнаго кольца не видать… Эхъ!.. Спокойной ночи!..

Джентльменъ медицины поспшилъ на обдъ; сидлка, приложившись еще разъ къ зеленой бутылк, сла на стулъ у камина и занялась облаченіемъ ребенка.