По ее тону сразу становилось понятно, за кого она беспокоится больше. В голове у Геры все еще сталкивались и разлетались обрывки образов и мыслей, напоминающие тщательно перемешанный пазл. Вернуться в реальность оказалось непросто.

— Ружа, вы так говорили о ней, — прежде чем замотать запястье банданой, Герка кивнул на монету, — точно она живая.

— А разве нет, Герман? — Судица по-птичьи повернула голову. — Разве нет?

Герка не нашелся что ответить.

— Вы установили контакт. Вы познакомились и, кажется, понравились друг другу. Помни о той, что помогла тебе сделать это, Герман. Помни о старой Руже. А теперь уходи — и поторопись, времени остается все меньше, а тебе так много всего нужно успеть!

— Да куда идти-то? Хоть бы проводили, что ли?

— Нет. Тебе придется быстро бежать, а я уже не в том возрасте, чтобы скакать по лесам. Привыкай искать дорогу без проводника, Герман.

— Бежать?!

— Бежать, — улыбка судицы вышла более хищной, чем обычно. Так обаятельная сова улыбается полевой мыши. — Бежать, Герман. Они уже начали…

— Кто? — Воронцов глупо захлопал глазами.

Поднявшийся ветер зашевелил цветы, плотно обступившие железобетонный «стакан». Ближайшие к стене растения терлись о стену в надежде пощекотать пятки рисованной шестирукой красотке. От неприятного шершавого звука, сопровождавшего каждое их покачивание, по затылку Геры побежали мурашки. На лбу проступили крупные капли пота, и юноша тут же стер их банданой.

— Кто?

— Вот! — Ружа ткнула когтистым пальцем в небо, точно надеялась проковырять дырку в сини. — Вот опять! В этом и есть самая большая проблема современной молодежи! В том, что вы не видите дальше собственного носа! Сначала вы все время смотрите под ноги, забыв о том, что над вами существует мир, куда как более огромный и интересный. И хорошо, если находится кто-то добрый и ответственный, вроде меня, кто заставляет вас поднять глаза с земли и посмотреть наверх! Но ведь даже это не идет вам на пользу! Раз увидев небо, вы начисто отрываетесь от реальности, переставая видеть то, что у вас прямо под ногами…

Голос судицы сделался неприятно визгливым, а безумия в нем резко прибавилось. На фоне своих сестер-вещуний Ружа выглядела кликушей — полусумасшедшей старухой, трясущей седыми патлами. Герка попытался вспомнить, когда аккуратный колосок распался на нечесаные пряди, и не смог. Сползая с макушки, волосы вели себя как живые, оплетали овал лица, рассыпались по костлявым плечам, самостоятельно заползая в безостановочно болтающий рот, в ноздри, в уголки покрасневших глаз. Они напоминали маленькие тентакли или вьющиеся растения в ускоренной видеосъемке. Смотреть на это было неприятно, и Воронцов с облегчением перевел взгляд на землю.

Обступившие «стакан» жухлые цветы напоминали волнующееся море. Под напором ветра они уже не просто раскачивались из стороны в сторону, а гнулись, то стелясь до самой земли, то распрямляясь вновь. Что-то не нравилось Герке в этом цветочном шторме. Что-то смущало его и тревожило. Это «что-то» лежало на самом виду, потянись и ухватишь, но визгливое щебетание судицы мешало сосредоточиться, а этот ветер…

— Стоп! — сам себя осадил Воронцов. Какой еще ветер? Почему тогда у меня волосы не шевелятся?

Видимо, он произнес это вслух, потому что судица, внезапно прекратив раскачиваться и клекотать как гигантская хищная птица, спокойно пояснила:

— Это не ветер, Герман. Это молодая, голодная и очень шустрая поросль о восьми лапах. И знаешь, в чем прелесть, дружок? — Ружа выдержала паузу, словно надеясь, что юноша спросит, в чем же все-таки прелесть, но растерянный Герка подыграть не догадался. — Прелесть в том, что тебя погубят они… а я здесь вроде как и ни при чем, верно? Я ведь честно предлагала тебе бежать, Герман! Честно! Предлагала!

И судица вновь зашлась в истерическом хохоте. Подвывая и раскачиваясь.

— Они созревают, — закричала она сквозь смех. — Они вылупляются!

Перемотанное банданой запястье обожгло. Герка дернулся, и вместе с ним дернулась вся картина мира. Красивое граффити с многорукой огненноглазой девой в долю секунды заострилось, обрело новый смысл, бросаясь прямо в Геркины глаза. Предостережение о сокровищах и немудреное безграмотное ругательство слились в единое целое, превратившись в предупредительный знак «для своих»:

Глупый вопрос еще только завертелся на кончике языка, а ответ уже явил себя во всей своей восьмилапой красе. Раздался резкий щелчок, и один цветок «отстрелил» ссохшийся бутон под ноги юноши. Едва приземлившись, бутон шевельнул лепестками, воткнул их в пыльную землю и на глазах изумленного Герки… встал. Неуверенно качнулся, семеня тонкими ножками, а затем, беззвучно раззявив гладкие, блестящие жвала, бодро побежал к Воронцову. Теперь Герка не понимал, как мог он спутать мохнатое паучье тельце с цветочным бутоном. Возможно, оттого, что прежде ему не доводилось видеть паука, кверху брюхом произрастающего на сочном зеленом стебле.