Наверное, против Francuzi он ничего не имеет, думаю я, но надо еще проверить, не запудрили ли мозги нам эти двое только для того, чтобы взять нас измором или чтобы от нас отделаться.

Все идет в точности по сценарию Стального Взгляда. Берем напрокат «юго» (самую дешевую, но самую крепкую из сдававшихся в наем машин), заправляемся и трогаемся в путь. Дорога до выезда из Белграда раздолбанная, повсюду раздавленные собаки и перевернутые помойки, то и дело застреваем в пробках, дышать нечем, одним словом — хаос. Направление, стало быть, на Врсак.

Погода между тем отличная, окно у нас открыто, и вскоре деревенский воздух нас успокаивает. Я уже и позабыла, как это — дышать, чувствовать божественный аромат сосен и свежескошенных трав, к которому примешивается сладковатый запах дунайской тины… Прикуриваю — нельзя же терять хорошие привычки! — и наблюдаю за смертниками-насекомыми: они с завидной регулярностью кончают жизнь самоубийством, разбиваясь о ветровое стекло. Звук, с которым они это проделывают, — шмяк, шмяк, шмяк — малость раздражает, гнойно-желтые потеки на стекле тоже. Чтобы заглушить хотя бы звуки, Ален включает радио. Опять Цеца, на этот раз песенка под названием «Воздух, которым я дышу», в которой певица заявляет:

Мне не нужно ни воздуха, ни тишины,

Губ твоих поцелуи — и те не нужны,

Ничего мне не нужно, оставьте меня…

Мимо проплывают дома, похожие на калифорнийские виллы. Кажется, их строят и строят бесконечно, их возводят из кирпича и бетона бывшие каменщики или чернорабочие — те, кто годами вкалывал на Западе, те, кто там трудился до седьмого пота и заработал-таки достаточно, чтобы собственными руками построить себе мечту своей жизни и показать всем, как преуспел в дальних краях, не сумев ничего добиться в родной стране.

Мне не нужно воды, мне не нужно весны,

Твои сильные руки — и те не нужны,

Ничего мне не нужно, оставьте меня…

По словам Стального Взгляда, от столицы до этого самого Врсака часа два, но, принимая во внимание, что мы едем со скоростью восемьдесят километров в час, поскольку «юго» — не самая мощная машина, а дороги в отвратительном состоянии, Ален считает, что меньше чем в три или даже четыре часа мы не уложимся, и это еще в самом лучшем случае. Нам все время приходится объезжать ямы, следить за тем, чтобы не попали под колеса бродячие псы и прочие твари разных видов, включая подобных нам двуногих — крестьян, идущих пешком или едущих в повозках, запряженных строптивыми ослами.

Меня начинает сильно тошнить, спину и шею сводят болезненные судороги, и я обретаю уверенность в том, что «юго» — машина примитивная и ни к черту не годная для поездки по балканским ухабам.

Первую остановку делаем вдали от населенных пунктов, по существу — в пустыне. Нам надо пописать и размять затекшие мышцы.

Следующая остановка — у швейцарского шале площадью метров в тридцать, которое при ближайшем рассмотрении оказывается чайным салоном. Да-да, чайным салоном — на обочине дороги, с полями до горизонта на заднем плане. Этакое сюрреалистическое видение, обставленное вполне китчево — в стиле Пьера и Жиля,[70] столики накрыты вышитыми скатерками, кругом красные атласные подушки в форме сердца, со стен подмигивают иконы, огромное распятие, усыпанное стразами, представляет агонизирующего Христа в колорите наивного искусства, тут же пластмассовая Святая Дева из Лурда с чудодейственной водой… Управляет тут хозяйством свихнувшийся трансвестит в австрийском дирндле.[71] Этот псих подает нам «русский чай» в стаканах наливая его из серебряного самовара, и венское печенье, рецепт которого, безусловно, никому, кроме него… или нее, неизвестен.

Третью остановку, часа два спустя, мы делаем перед государственным рестораном. Он — посреди леса. Свернув с шоссе, надо ехать по земляной дорожке, где на каждом шагу указатели, прибитые гвоздями к деревянным столбикам. Сюда, по всей очевидности, мало кто добирается, а сегодня, похоже, мы вообще единственные посетители построенного между соснами домика под соломенной крышей — в таком могли бы жить Ганзель и Гретель. Столики на козлах, вместо стульев — скамейки, выдолбленные из стволов гигантских деревьев, официантка с пшеничными косами и фарфоровым личиком… Нам приносят шопский салат, блюдо сармы,[72] пиво и непременную сливовицу — она включена в счет. В финале подается турецкий кофе, и все вместе стоит меньше десяти евро. Прямо по-царски.

В четыре пополудни машина начинает икать и кашлять, мне кажется, что вот сейчас она отдаст богу душу, оставив нас под палящим солнцем, но Ален подливает воды в радиатор и масла, и мы сразу же трогаемся с места и едем, даже что-то мурлыча, ля-ля-ля…

Ровно в 16.35 «юго», начиненный Francuzi, останавливается у пограничного поста во Врсаке. Всю дорогу Ален верил в успех нашего предприятия, но тут вдруг начинает сомневаться, сможем ли мы вернуться в Сербию, вот окажемся за границей — а обратно нельзя, и придется нам остаться в Румынии. Вполне ведь вероятно, говорит он, что «эти» (он имеет в виду Стальной Взгляд и его приспешника) попросту навешали нам лапши на уши, ничего себе розыгрыш, сейчас наверняка помирают со смеху, ха-ха-ха, ха-ха-ха! — радуются, вона как облапошили бедных Francuzi, м-да, все-то «им» хиханьки да хаханьки… Сомнения Алена настолько велики, что в конце концов он и меня склоняет к тому, что, да, конечно, есть такая возможность, и, когда строгий на вид сербский таможенник просит показать бумаги, сердце у меня уходит в пятки. Но строгий на вид таможенник пропускает нас без каких-либо осложнений, и мы доезжаем до чана с какой-то сверкающей на солнце и отливающей голубым жидкостью для дезактивации, то бишь санитарной обработки, но кого здесь надо дезактивировать, ни черта не понимаю, видимо, всех сербов скопом — раз и навсегда.

С той стороны — румынская граница. Как нам было сказано, мы разворачиваемся, немного не доехав до чана с жидкостью, отливающей теперь бутылочно-зеленым, строгий на вид таможенник смотрит на нас из будки и бровью не ведет, мы возвращаемся в Сербию, и тут другой строгий на вид таможенник опять просит предъявить бумаги, минута легкой паники, когда он указывает на пограничный пункт, куда нам следует, оставив здесь машину, пройти, чтобы обновить картонку с визой.

— Что такое? — волнуется Ален. — Мы вляпались в дерьмо, так я и знал, так я и знал с самого начала! — Он трагически морщит лоб.