ДАНИЛА ВРАНГЕЛЬ. МИСТЕРИИ ЕГИПЕТСКОЙ ЛЮБОВНИЦЫ
Мягкий свет лился из арочных окон, располагая к спокойному созерцанию персидских ковров и миниатюр фламандских мастеров, расположенных в интерьере кабинета, отделанного красным дубом и карельской березой, чеканно впечатанной в брусчатку паркета орнаментом магических символов масонских эзотерических пассажей.
– Я даже не думала, что смогу с тобой побеседовать в такой обстановке, - сказала она и мягко улыбнулась. Спросила:
– Это не страшно?
– Ты меня спрашиваешь про страх?
– Откинулся в кресле и с любопытством стал смотреть на собеседницу. Добавил: - Не перестаю тебе удивляться. Ты же сама себе устраиваешь экстрим, а потом невинно задаешь подобные вопросы.
– Ну, не совсем я. В данный момент в этом кабинете ты. Я просто журналистка. Без аккредитации и права интервью. Да, как ты отнесешься к тому, чтобы все же дать интервью представителю читателей литературного ресурса? Без права публикации. На частной основе дружеских отношений.
– Прекрати. Тебе ничего давать не стоит. Ты возьмешь сама. Выпьешь?
– Опять абсент?
– Что пожелаешь.
– Давай абсент. Не будем менять привычки. После некоторых событий я решила придерживаться традиционной ориентации в жизни.
По кабинету мягким шелестом скользнула собака и легла на паркете возле камина. Стала вслушиваться в беседу.
– Ты всё цветешь, - проговорил он.
– А ты опять в заботах.
– Да! Я опять в заботах.
Окинул взглядом овал кабинета и сделал глоток напитка. Сказал:
– Ты оказалась права. На определенной высоте остается только дорога в никуда. Да... Да, да, да... Дорога в никуда и только в никуда...
Задумался и умолк.
– Что это с тобой?
– Да так, ничего. Здесь неуютно. Всё прослушивается. Всё контролируется. В такой паутине я ещё не был.
– Да пусть слушают. Я вообще люблю быть в центре внимания. И ты тоже, если добрался до этого кабинета.
Он хмуро смотрел на неё. Медленно сказал:
– Пойми правильно. Это рабство. Это даже не просто рабство, это элитарное рабство без права даже думать о побеге, а не то что совершить его.
– Я знаю, ты можешь говорить так же, как и я. А что стоит за словами - никто не знает.
Отхлебнул абсента. Сказал:
– Мне это напоминает скачку высокопородистых лошадей по дороге с мышеловкой в конце пути. Такая большая мышеловка для скакунов, которые понимают что они просто мыши, лишь оказавшись победителем забега. Мыши, не добежавшие до финала первыми, остаются породистыми и полными жизни существами, продолжающие мечтать о забеге. И если им повезет, они никогда не станут победителем.
– Ты интересно говоришь. Скачки породистых мышей. Что-то новенькое.
– Новенькое не сами скачки. Новенькое то, что всё это окончательно потеряло смысл в эпоху полного взаимного контроля всех над всеми. Если раньше мышь, добежавшая до финиша, могла как-то изменить структуру устройства своей норы, и это оправдывало забег, то сейчас вообще неведомо кто, точнее даже что, проводит забег, и с какой целью. Индийские мыши, китайские мыши, мыши еврейские, а также их многочисленные разновидности уже сами не понимают - кто, где, когда, зачем и почему и главное - для чего.
– А русские мыши что думают?
– Русские мыши пьют водку. Они нигде не участвуют. Но зато они нарисованы на флагах.
– Уже что-то.
– Еврейские мыши взвалили на себя непосильную ношу перекрасить все норы в свой цвет.
– Это похоже на меня.
– Не думаю. Они перекрасили свою главную мышиную мысль и подкинули в чужую нору, чтобы чужими лапами убрать свои проблемы. Но получили не совсем то, чего ждали.