Одиссей Полихроніадесъ

Хотя родъ нашъ весь изъ эпирскихъ Загоръ, однако первое дтство мое протекло на Дуна, въ дом отца моего, который по нашему загорскому обычаю торговалъ тогда на чужбин.

Съ береговъ Дуная я возвратился на родину въ Эпиръ тринадцати лтъ, въ 1856 году; до семнадцати лтъ прожилъ я съ родителями въ Загорахъ и ходилъ въ нашу сельскую школу; а потомъ отецъ отвезъ меня въ Янину, чтобъ учиться тамъ въ гимназіи.

Я общался теб, мой добрый и молодой аинскій другъ, разсказать подробно исторію моей прежней жизни; мое дтство на дальней родин, мои встрчи и приключенія первой юности. Вотъ первая тетрадь.

Если ты будешь доволенъ ею, если эти воспоминанія мои займутъ тебя, я разскажу теб поздне и о томъ, какъ я кончилъ ученье мое въ Янин, что со мной случилось дальше, какъ вступалъ я понемногу на путь независимости и дятельной жизни, кого встрчалъ тогда, кого любилъ и ненавидлъ, кого боялся и кого жаллъ, что думалъ тогда и что чувствовалъ, какъ я женился и на комъ, и почему такъ скоро разошелся съ моею первою женой. Вторая часть моего разсказа будетъ занимательне и оживленне, но она не будетъ теб ясна, если ты не прочтешь внимательно эту первую. Прежде всего я разскажу теб объ отц моемъ и о томъ, какъ онъ женился на моей матери.

Онъ женился на ней совсмъ не такъ, какъ женятся другіе загорцы наши.

Ты слышалъ, конечно, страна наша красива, но безплодна.

Виноградники наши не даютъ намъ дохода. По холмамъ, около селеній, ты издали видишь небольшія круглыя пятна, обложенныя рядомъ блыхъ камней.

Вотъ наши хлбныя поля! Вотъ бдная пшеница наша!

Рдкіе колосья, сухая земля, усянная мелкими камнями; земля, которую безъ помощи воловъ и плуга жена загорца сама вскопала трудолюбивыми руками, чтобъ имть для дтей своихъ непокупную пищу въ отсутствіе мужа.

Да, мой другъ! Мы не пашемъ, подобно счастливымъ ессалійцамъ, тучныхъ равнинъ на живописныхъ и веселыхъ берегахъ древняго Пинея. Мы не умемъ, какъ жители Бруссы и Шаръ-Кёя, искусно ткать разноцвтные ковры. Не разводимъ милліоны розъ душистыхъ для драгоцннаго масла, какъ Казанлыкъ болгарскій. Мы не плаваемъ по морю, какъ смлые греки Эгейскихъ острововъ.

Мы не пастыри могучіе, какъ румяные влахи Пинда въ блой одежд. Мы не сходимъ, подобно этимъ влахамъ, каждую зиму съ лсистыхъ вершинъ въ теплыя долины Эпира и ессаліи, чтобы пасти наши стада; не живемъ со всею семьей въ походныхъ шалашахъ тростниковыхъ, оставляя дома наши и цлыя селенія до лта подъ стражей одной природы, подъ охраной снговъ, стремнинъ недоступныхъ и дикаго лса, гд царитъ и бушуетъ тогда одинъ лишь гнвный старецъ Борей!

Мы, признаюсь, и не воины, подобно сосдямъ нашимъ, молодцамъ-суліотамъ.

Грясь безпечно у дымнаго очага во время зимнихъ непогодъ, блдный паликаръ славной Лакки сулійской поетъ про дла великихъ отцовъ своихъ и презираетъ мирныя ремесла и торговлю. Въ полуразрушенномъ дом, безъ потолка и окошекъ, онъ гордо украшаетъ праздничную одежду свою золотымъ шитьемъ. Серебряные пистолеты за сверкающимъ поясомъ, тяжелые доспхи вокругъ гибкаго стана, который онъ учится перетягивать еще съ дтства, ружье дорогое и врное для суліота миле покойнаго, теплаго жилья.

Мы, загорцы, не можемъ жить такъ сурово и безпечно, какъ живетъ суліотъ.

Да, мы не герои, не пловцы, не земледльцы, не пастыри. Но зато мы загорцы эпирскіе, другъ мой! Вотъ мы что такое! Мы т загорцы эпирскіе, которыхъ именемъ полонъ, однако, Востокъ.

Мы везд. Ты это знаешь самъ. Везд наше имя, везд наш изворотливый умъ; если хочешь, даже хитрость наша, везд нашъ греческій патріотизмъ, и уклончивый, и твердый, везд наше загорское благо, и везд наше загорское зло!

Всюду мы учимъ и всюду мы учимся; всюду мы лчимъ; всюду торгуемъ, пишемъ, строимъ, богатемъ; мы жертвуемъ деньги на церкви и школы эллинскія, на возобновленіе олимпійскихъ игръ въ свободной Греціи, на возстаніе (когда-то), а теперь, вроятно, на примиреніе съ тми, противъ кого возставали, быть можетъ, на борьбу противъ страшнаго призрака славизма; не такъ ли, мой другъ? Теб, аинскому политику, это лучше знать, чмъ мн, скромному торговцу. Мы открываемъ опрятныя кофейни и снимаемъ грязные ханы въ балканскихъ долинахъ и въ глухихъ городкахъ унылой ракіи; мы издаемъ газеты за океанами, въ свободной Филадельфіи, мы правимъ богатыми землями бояръ молдо-валашскихъ. Мы торгуемъ на Босфор, въ Одесс, въ Марсели, въ Калькутт и въ азовскихъ городахъ; мы въ народныхъ школахъ такихъ деревень, куда съ трудомъ достигаетъ лишь добрый верховой конь или мулъ осторожный, уже давно внушаемъ македонскимъ дтямъ, что они эллины, а не варвары болгарскіе, которыхъ Богъ послалъ намъ въ сосди за наши грхи (кажется, отъ тебя самого я слышалъ подобную рчь).

Мы служимъ султану и королю Георгію, Россіи и Британіи. Мы готовы служить Гамбетт и Бисмарку, миру и войн, церкви и наук, прогрессу и охраненію; но служа всему этому, искренно служимъ мы только милой отчизн нашей, загорскимъ горамъ, Эпиру и Греціи.

Радуйся, эллинъ! Радуйся, молодой патріотъ мой!

Видишь ты этого юношу, который такъ стыдливо и благоразумно молчитъ въ кругу чужихъ людей? Еще пухъ первой возмужалости едва появился на его отроческихъ щекахъ… Ты скажешъ: «онъ дитя еще»; не правда ли? Нтъ, мой другъ. Онъ не дитя. Этотъ робкій юноша уже семьянинъ почтенный; онъ женатъ; онъ, быть можетъ, отецъ!

Года два еще тому назадъ какія-нибудь старушки въ его родномъ сел замтили его первую возмужалость. Он долго совщались между собою; он считали деньги его родителей, судили о родств его, связяхъ и сношеніяхъ, и пришли, наконецъ, предложить его отцу, его матери или ему самому въ жены сосднюю двушку, которая, какъ поетъ древній стихотворецъ, «едва лишь созрла теперь для мужчины».

За ней даютъ деньги; воспитана она въ строжайшемъ благочестіи; привычна къ хозяйству; неутомима на всякую ручную работу; она не безобразна и здорова. Онъ соглашается. Ему нужна бодрая, дятельная хозяйка въ отцовскомъ дом, нужна помощница старющимъ родителямъ; нуженъ якорь въ отчизн; его душ необходимъ магнитъ, который бы влекъ его домой, хотя бъ отъ времени до времени, изъ тхъ далекихъ странъ, гд онъ осужденъ искать счастья и денегъ.