– Светуня, сердечко мое, ты пришла…

Между ними жило чудо любви, и они были очень счастливы от этого, неважно, в разлуке они были или нет.

– Девочка моя, мне с тобой сладко, – обязательно говорил Данила в те часы, которые они проводили вместе. И это не было преувеличением. Она приносила ему в душу состояние сладкого покоя, блаженства.

То же самое происходило и с ней. Они могли считать себя идеальной парой, потому что между ними не было психологических проблем или нестыковок. Хотя Булай понимал, что во многом это заслуга Светланы, которая очень мудро и любяще уходила от существенных споров, мягко соглашалась с любыми его суждениями. Она инстинктивно выбирала главное – счастье подаренной судьбой гармонии с этим ставшим для нее единственным мужчиной.

– Ты знаешь, за что я тебя люблю? – спросила она Данилу. – Ты сейчас удивишься. Я тебя люблю за то, что ты очень русский. Все в тебе как будто из нашей самой глубокой старины: и любовь к своей земле, и верность долгу, и красота – все русское. Вот что. Как-то я не сразу это поняла.

– А вот папка мой говаривал, что в родню к нам мордвин забрался, – посмеиваясь, ответил Данила. – Но что правда, то правда, я без родины себя не представляю.

– А я, Данила, себя без тебя не представляю. А родина… Понимаешь, родина это там, где хорошо… – Светлана оборвала себя на полуслове, увидев жесткий блеск в глазах Булая.

– Ты, конечно, не подумала, так ведь, – тяжелым голосом спросил Данила.

Светлана согласилась, что не подумала, хотя она на самом деле так считала. Для нее не существовало политики и прочих больших ценностей. Более того, чем дальше она наблюдала за делами сильных мира сего, тем больше отвращения к политике у нее возникало. Грязь и предательство лились с экранов телевизоров и страниц газет широким потоком. А ее мир заключался в нескольких близких людях. Внешний мир начинал разваливаться на части, и ей хотелось только одного – найти своей новой семье, которая вот-вот появится, тихое и сытое убежище. Москва этому мало способствовала. В стране начинался голодный хаос, чреватый страшными потрясениями. Она боялась грядущего и не понимала Данилу, который, казалось, совсем не думает о том, что вся его биография может полететь в тартарары, и он останется ни с чем. Однажды Светлана спросила его об этом, и Булай с ходу ответил:

– Мой дед объехал весь свет, был даже на политическом Олимпе, в руководстве партии эсеров, а закончил на выселках крестьянином. Заметь, своей жизнью остался доволен. Может, и мне написано судьбой идти по его стопам. Понимаешь, в чем сила выходцев из народных низов? – Им не страшны падения. Такой человек вернется в свою среду обитания и будет чувствовать себя нормально. Возьмусь, например, преподавать немецкий язык, и счастье труда придет ко мне во всем своем размахе. А тебя с распростертыми объятьями примут в горбольнице. Что еще надо? Построим большой дом, каких в Москве и вообразить нельзя, купим вездеход – «УАЗик» – для поездок на природу и на рыбалку и заживем как люди, без стрессов и бензинового угара.

Светлана с внутренним напряжением слушала подобные речи Данилы, потому что понимала, что за их шуточной формой кроется нешуточное содержание. КГБ уже начинали раскачивать. И хотя главное еще не началось, в газетах и на телевидении оголтелая свора авторов, работающих явно под чьим-то руководством, изо дня в день чернили Комитет, приписывая ему грехи прошлых поколений и без устали раздувая мыльный пузырь диссидентских страданий. Иногда можно было подумать, что большая часть советских граждан понесла наказание в лагерях и тюрьмах брежневского периода за свои убеждения. Было странно наблюдать, что эта могучая организация беззащитна. Она еще стояла, как утес, среди все более и более сатанеющей прессы, но пройдут год-два – и она развалится. Если КГБ ликвидируют, у Данилы будут большие проблемы. Его роль учителя с копеечной зарплатой ее смущала. Хотя не в материальной стороне было дело. Своим проницательным умом она понимала, что, если Булай лишится тех позиций, которые делают его достойным человеком в собственных глазах, он может начать деградировать, а это самое страшное. После почти двух лет трезвой жизни он мог снова свалиться в штопор, и это подрубило бы все ее планы на будущее. Как врач она хорошо знала, что если не сможет побороть этот порок Данилы, то однажды дело кончится тем, что у нее будет муж – горький пьяница. В алкоголизме, даже в начальной его стадии, нет промежуточных остановок. Либо его побеждают раз и навсегда, либо он уничтожает человека.

Они поехали на квартиру к ее родителям, неподалеку от Черкизовского рынка. Старики постоянно жили в загородном доме, и у Данилы со Светланой образовалось общее жилье, которое уже нельзя было назвать квартирой для свиданий, но и на место жительства оно не тянуло. По непонятным для Светланы причинам Данила не хотел делать решающего шага и окончательно рвать с семьей. Жизнь его проходила в очень напряженной и в то же время неопределенной фазе. Он мог находиться дома несколько дней, затем на несколько дней исчезнуть и снова вернуться. Ему было не по силам бросить детей. Не говоря уже о маленькой дочке, которая не представляла его исчезновения из собственной жизни, очень болезненно реагировал на его исчезновения и повзрослевший Юрка. Утром он открывал возвращающемуся отцу дверь с такой болью в глазах, что у Булая все переворачивалось внутри. Зоя же никогда не говорила ему ни слова упрека. Она просто уходила куда-нибудь в угол и молча сидела там, уставившись глазами в одну точку. Возможно, она думала, что Данила мстит ей за свою боль и пришел ее черед получить то, что она заслужила. Возможно, она полагала, что у него настал период неизбежного мужского кризиса. Она не говорила ничего об этом. Но главное, что он хорошо знал: Зоя не допускала и мысли о разводе. Если надо будет – пойдет на все: будет умолять, грозить, упрашивать. Для нее, человека не приспособленного к самостоятельному существованию, было ужасно остаться одной с двумя детьми посреди надвигающейся катастрофы всей страны.

А Булай пытался прислушаться к себе и понять, в чем состоит правильное решение.

За время любовной связи со Светланой он хорошо изучил и понял эту великолепную женщину и не сомневался, что будет с ней счастлив. Она обладала редким даром бережливого и жертвенного отношения к любви. Семья с ней – это новый и светлый горизонт. Светлый? А разве боль детей не затмит этот свет? Разве он сможет себя обмануть тем, что они успокоились и забыли своего отца?

Данила часто вспоминал увиденную им в детстве сцену встречи его родного дяди с дочерью, которую тот бросил в детстве. Дядя Толя приехал в Окоянов на похороны своей матери, бабушки Данилы из далекого Мценска. Он шел с вокзала к родному дому вместе с отцом, когда увидел Алю – уже взрослую девушку-студентку. Мгновенно узнал, взрыднул: «Аленька!..» – бросился к ней, но она отвернулась и прошла, не здороваясь.

Оставил дядя Толя семью не по простому капризу. Вернувшись с фронта, он обнаружил кроме своих двух еще и третьего ребенка, рожденного в его отсутствие. Как оставлял – отдельная, мучительная история. Но оставил все-таки. И не был понят, не был прощен, и повисла над ним до гробовой доски неизгладимая боль и обида преданных им детей.

Наверное, Светлана понимала происходящее в нем. Она ни словом не касалась этой темы и просто ждала, когда придет решающий момент. Рано или поздно такой момент должен был настать. Ожидание доставляло ей постоянную тоскливую боль. Она с трудом могла понять, что мужчина имеет к детям такие жертвенные чувства. Ведь у них есть мать! В ее представлении мужчина не должен колебаться в выборе, встретив любовь. Ведь это – воля судьбы. Поставить себя на место Данилы и вообразить, что ради него должна оставить Борьку, она была не в состоянии. Это просто разные жизненные ситуации. Постепенно какое-то чувство разочарования в Булае начало закрадываться в ее душу. Она не понимала его нерешительности, и это стало подрывать ее отношение к любимому человеку. Вот и теперь, когда, проведя у нее только одни сутки, Данила засобирался домой, она молча проводила его, спросила, когда ждать назад, и снова легла в постель. На душе было тоскливо. Она гнала от себя плохие мысли надеждой, что такое состояние не продолжится долго.