И он был один.

Енот зажмурился, потом приоткрыл один глаз и увидел один ботинок, затем он открыл второй глаз, но количество обуви от этого не увеличилось, хотя енот был уверен, что глядя в два глаза всегда увидишь и заметишь больше чем одним. На всякий раз он трижды пересчитал ботинки, потому как неоднократно (было дело) забывал в прошлом цифры, а тогда ему помогал обычно неоднократный пересчёт. Не помогло.

Итак, ботинок был один.

А енот помнил золотое правило которое никогда его не подводило, если потерял вещь, ищи её там где уже был, а поскольку вчера ещё он выходил в обоих ботинках, то надо было осмотреть весь вчерашний путь, а тот пролегал и через поле, и по краю болота к речке, где водились вкуснющие раки (панцири из под которых теперь покоились в мусорной куче за домом, из которой наш герой периодически переносил сопревший мусор в компостную яму), да и в рощу за лещиной он заглядывал.

Вот теперь, в поисках второго ботинка нужно было повторить пройденный маршрут, и вздохнув о том, что теперь придётся остаться без вкусных яиц, а перебиться раками собранными во второй раз, молодой енот отправился в путь, взяв палку которой старательно шурудил по траве и кустам, пытаясь найти потерянную вещь.

Надо сказать, что у енотов лапы достаточно выносливы и толстокожи чтобы ходить по лесу и полям и без обуви, но лишняя защита никогда не вредит, а обувь стоила больших средств, да и времени на изготовления новой, так что потеря была чувствительной и что особенно обидно -- заметной, так что енот наш искал обувь со всем прилежанием, ибо не хотел попасть под шуточки родни, ежели та случайно попадётся по пути.

Прошел енот путь по полю -- нет ботинка.

Дошёл до болота, где ещё не оплыли окончательно следы со вчерашнего дня, ага, точно, он был вчера тут ещё в обуви. Дошел до ручья идущего в речку, опять поискал у ручья -- нет ботинка.

Дошёл и до речки, поискал по берегу и не обнаружив ботинка с горя наловил ещё раков, да травы на раковый суп набрал разной с кореньями.

Уже с кошёлкой, а время было за полдень сидел у берега и перекусывал взятым из дома обедом, который был у него в котомочке, лепёшки с ореховой пастой, да с раками, да свежатинкой перекусил, немного полежал глядя на облака и охая поднялся, надо было идти дальше, иначе к вечеру домой и не доберёшься.

Дошёл по пролеску, старательно ища ботинок, до лещинника, а тот пришлось прочёсывать словно частым гребнем, но всё равно не суждено было ему и тут обнаружить пропавшую обувь.

Уже устав, чисто для проформы пошёл обратно, время от времени шевеля кусты и ветки, но там тоже было пусто, и хоть теперь и были при нём сетки с добычей, радовало это мало. Да уж, видно придётся обращаться к мастеру обувщику, который всласть поржёт над его приключениями и памятью (вернее отсутствием оной, конечно).

Наступил вечер, пыльный и усталый енот вернулся домой, по привычке бросив добычу в кухне, и перекусив, отправился спать.

Второй ботинок лежал на кровати...

Долго после этого енот вспоминал об этом и каждый раз смеялся, рассказывая об случившемся своим детям, да родне и приговаривал:

– Прежде чем идти искать далеко, проверь всё поблизости, может то, что ищешь у тебя всю ночь на кровати лежало, а ты на нем просто спал.

Так и завершил свою сказку Дабруша, за время что неспешно и тихо шла речь Уна незаметно задремала и заснула, да и Тихоня закинув лапы за голову сопя дремала. Ди движением лапы погасил оставшиеся огоньки и сам устроился поудобнее и постепенно отошёл ко сну.

Сон в Пути, ночь первая.

А Уне снился сон, этот сон был живой и, казалось что вокруг всё абсолютно реально, и было абсолютно настоящим и при этом несомненно волшебным и даже немного чудесным.

А снилось Уне, что проснулась она и лежит себе глядя в небо по которому неспешно гуляют облака, а вокруг всё тонет в густой и сочной траве. И опять она одна, как до встречи с неугомонной парой Ти и Ди, и абсолютно, совершенно свободна.

Дул ветерок и хотелось так лежать и лениться до бесконечности.

И казалось конца-края этому не будет.

Только, вот кто-то пощекотал ее по голой ступне травинкой раз, пощекотал второй, да так успешно, что Уна вскочила и уставилась прямо глаза в глаза тому, кто посмел её потревожить.