Продвинувшись метра три по узкому лазу, Санек решил сделать привал и перекусить.

– Вот жмоты! – громко выругался курсант. – Вместо мяса в тарелку ракушек напихали!

Гулкое эхо пронеслось по всем комнатам заведения. В зале с игровыми автоматами все играющие разом промахнулись. Танцующие решили, что музыкальная аппаратура испортилась. Повариха еще раз перекрестилась и прочитала «Отче наш…»

Разочарование от невкусного блюда пришлось запивать изрядной дозой спиртного. Прямо из горла, поскольку прихватить с собой фужер парень не додумался. Мартини оказался крепким напитком. Когда добрая половина поллитровой бутылки благополучно плескалась в животе у Зубоскалина, курсанта нестерпимо потянуло петь. Ну просто невыносимо. Такой тяги к прекрасному Санек отродясь не испытывал. Он прополз еще немного, набрал полную грудь воздуха… и со всей дури заорал.

Громовые раскаты пронеслись по ночному клубу. Очевидцы, оказавшиеся в тот вечер на улице, утверждали, что неожиданное землетрясение охватило три квартала равнинного, сейсмически не опасного города. Причем подземные толчки сочетались со страшным ревом разбуженной лавы.

На первой же ноте очередная решетка, оказавшаяся под грузным телом Зубоскалина, жалобно скрипнула и, недолго думая, упала на пол. Санек соответственно тоже. Приземлиться пришлось на туалетный столик, уставленный самым разнообразным набором косметических принадлежностей, начиная от стройной батареи увлажняющих кремов и заканчивая декоративной косметикой: губными помадами, тенями для век, лаком для ногтей. Немного в стороне гордо выпячивался эпилятор. Около столика небрежно валялся маленький полупрозрачный халатик розового цвета. Пушистая домашняя тапочка в тон находилась рядом. Во всей обстановке комнаты чувствовалась небрежная продуманность. Гримерная была изысканна и одновременно кокетливо-неряшлива.

– Это ее комната, – сердцем почувствовал курсант.

В груди его бешено заколотилось сердце, руки вдруг оказались как будто чужими, и совершенно непонятно стало, куда их можно деть. До безумия захотелось увидеть девушку своей мечты. И в то же время было страшно. Что он ей скажет? Как объяснит свое неожиданное присутствие в гримерной у незнакомой женщины? И почему он без цветов? И почему он весь в пыли и тараканах?

Парень оглянулся назад, ища спасения от нахлынувших вопросов. Взгляд уперся в небольшую ширму, искусно сделанную под старину. Тонкие ветки цветущей яблони проходили по ее полотну от левого нижнего угла по диагонали, до правого верхнего. Изящные журавли с длинными ножками-паутинками, танцуя, витали по краям яблочной ветви. Именно эта ширма показалась Саньку его последней надеждой. Парень сполз со столика на пол, встал на неверные ноги, от души икнул, а потом спрятался за журавлями. И вовремя.

Мгновение спустя дверь в комнату открылась, и в гримерную кто-то вошел.

* * *

Минутная стрелка с натугой проползала второй по счету круг. Ни Зубоскалин, ни Антон Утконесов в актовом зале не появлялись. Мочилов заметно нервничал. Андрей тоже нервничал, но незаметно.

– Я все-таки сбегаю, позову их? – упрашивал курсант.

– Ладно, – сдался Глеб Ефимович. – Только мухой: одна нога здесь, другая – тоже здесь.

– Слушаюсь, – обрадованно воскликнул Андрей и с места взял четвертую скорость.

Утконесов пробежал по коридору, поднялся на третий этаж, на всех парах ворвался в комнату, где мирно посапывали и видели десятые сны Кулапудов и Пешкодралов. Курсант стянул одеяло с Пешкодралова и настойчиво стал теребить парня за плечо.

– Тревога? – распахнул глаза Леха.

– Хуже. Вставай, по дороге все объясню.

– По дороге куда?

– В туалет.

– А я не хочу.

– Захочешь. Надо будет, захочешь.

* * *

Настоящими мужчинами сразу не становятся. Настоящие мужчины воспитываются в нечеловеческих условиях, в сложных ситуациях, самозабвенно бросаясь на борьбу с ленью и безалаберностью, храбро преодолевая природные недостатки, включая фобии, ожирение и детский энурез. Олег страдал фобией. Фобией достаточно распространенной, но оттого не становившейся менее неприятной. Шнурков боялся высоты. То ли оттого, что парень не отличался высоким ростом и не привык смотреть на мир с высоты, то ли еще отчего, но с самого раннего детства Олега душил этот непонятно откуда взявшийся страх.

Родственники поговаривали, что фобия вполне могла развиться от одного не вполне приятного случая, произошедшего со Шнурковым в самом раннем детстве. Еще будучи совершенно несознательным гражданином своей страны, Шнурков Олег, находящийся в младенческом возрасте, совершал небольшое, но запоминающееся путешествие на самолете-кукурузнике из Зюзюкинска в областной центр. У малыша что-то не в порядке было с пищеварительным трактом, врачи серьезно боялись за жизнь будущего защитника славного Зюзюкинска от преступного элемента и настоятельно рекомендовали свозить его в большой город для основательного лечения. Время было осеннее, погода вела себя распутно, то есть совершенно несознательно замесив густую, тяжелую грязь на всех без исключения улицах. Транспорт безнадежно вяз в топях городских трущоб, до цивилизации посуху невозможно было добраться, и Олегу выделили для спасения жизни персональный летательный аппарат – кукурузник.

Олегу до сих пор кажется, что он помнит это незабвенное путешествие в мельчайших подробностях, хотя с того времени прошло много лет, а несознательный возраст, два с половиной месяца, отличался у парня отсутствием памяти. Свертков к самолету мама принесла много: она всегда отличалась хозяйственностью и запасливостью. А также мама отличалась слабыми нервами. Расстроенная опасностью, грозившей сыну, она поминутно хлопалась в обморок, прямо в пучины бескрайних луж, о которых с уверенностью можно было сказать: редкий комар долетит до середины. Это нервировало летчика, вызванного из дома во внезапную командировку. Долго не разбираясь, он забросил маму в кабину, а узлы рассовал без особой тщательности в салоне. Летчик злился. Он в сердцах хлопнул дверью, не позаботившись аккуратно закрыть ее, и с ветерком полетел, втайне надеясь вернуться домой до начала любимого фильма «Рембо».

Только на середине пути мама очнулась от глубокого обморока и заметила, что в руках у нее отсутствует сверток с кричащим внутри маленьким Олегом. Из дома она его точно взяла и до аэродрома добралась вроде бы как с сыном…

Сам полет Шнурков запомнил прекрасно. Горы непонятных тюков, довольно мягких, которые крепко фиксировали его на месте и не давали кататься по полу при качке. Холодный, забирающийся даже в подмоченные пеленки ветер и открытая дверь салона, через которую открывались живописные просторы. Временами древний аппарат потряхивало и все узлы, вместе с несовершеннолетним пассажиром рывками перемещались к зияющей дыре. Впечатляло.