— Что вы скажете по этому поводу, Иван Никитич?

— А что тут говорить, товарищ генерал? — отозвался тот. — Нечего тут говорить. Максимова прекрасно помнит все до момента, когда она вскинула пистолет на киллера. По прошествии малого времени киллера нашли валяющимся в луже крови, с восемью пулями в груди. Пули посажены буквально одна на другую. Профессионал стрелял. Наверно, на стрельбище выбивает пять «десяток» из пяти. А тут в роли «десятки» было сердечко этого бедного киллера. От жизненно важного органа, как говорят медики… от этого жизненно важного органа ничего не осталось. И все пули выпущены из пистолета госпожи Максимовой.

— Но я ни в кого не стреляла! — воскликнула я. — Не стреляла, слышите?

— А кто же тогда стрелял? Святой дух? — спокойно спросил Зубарев.

Я открыла было рот, чтобы ответить, но Зубарев вытащил из ящика стола прозрачный целлофановый пакет, в котором лежал пистолет — мой пистолет! — и спросил:

— Ваше оружие?

— Мое.

— Как же вы объясните, что из вашего оружия выпустили восемь пуль и наповал убили киллера, а вы о том ни сном ни духом?

В голове у меня так мутилось от боли (наверно, падая, я серьезно приложилась затылком к ступенькам), что я толком ничего не могла сообразить. Единственное, что я сказала, было:

— Я требую, чтобы сюда вызвали моего шефа. Без него я не буду разговаривать с вами, товарищ Зубарев. Я думаю, вам известно, что подчиняюсь я только своему шефу, а он подчиняется непосредственно президенту. Даже не директору ФСБ, вашему шефу, а — президенту!

— Прекрасно! — процедил сквозь зубы генерал. — Тогда мы поместим вас в следственный изолятор и будем дожидаться визита вашего шефа. Ведь вы говорите об Андрее Леонидовиче Сурове, не так ли?

— Совершенно верно, — выдавила я.

— Иван Никитич, потрудитесь, чтобы задержанную доставили в одиночную камеру СИЗО. И вот что, Юлия Сергеевна, — добавил генерал Зубарев, впервые именуя меня по имени-отчеству, да еще с подчеркнутой вежливостью, — киллер, которого вы так опрометчиво застрелили, был единственной ниточкой, за которую мы могли уцепиться, чтобы выйти на заказчика этого преступления. Вы эту ниточку оборвали. Так что я не исключаю, что через этого киллера могли всплыть какие-то особо интересные аспекты вашей разносторонней деятельности. И вы поспешили его устранить. Или вам заказали этого киллера, как вашим подельникам заказали Клейменова?

Я сжала губы, словно боясь выпустить на свет божий фразу, окончательно похоронившую бы меня в этом море огульной лжи.

— Я уже связывался с Суровым, — продолжил генерал. — Он сможет приехать сюда не раньше чем через несколько дней. У него много важных дел. Так что — ждите.

Я повернулась и пошла к двери впереди Ивана Никитича.

Но на самом пороге зудящий сарказм все-таки прорвался — я повернулась к генералу Зубареву и сказала:

— Хотелось бы предупредить вас, товарищ генерал, что не в ваших интересах долго мариновать меня в вашем замечательном СИЗО. Вам нужно побыстрее раскрыть это дело, потому как выборы губернатора на носу. Так что торопитесь, генерал: охоту на ведьм нужно завершить в аккурат к выборам, а перед днем голосования надо ведьмочку пришпилить к закрытому делу об убийстве Клейменова и устроить показательный акт наказания. Не секрет, что этой ведьмочкой буду я. По крайней мере, вы так думаете: повесить на меня всех собак. Вам все понятно, товарищ генерал?

В СИЗО я провела около недели. По сути дела, это было обычное сидение в запертой и зарешеченной комнате впроголодь.

С диетологической точки зрения я должна была благодарить тех, кто заключил меня сюда: вероятно, за время этого бессмысленного сидения я сбросила не менее двух килограммов — тех самых, которые подчас портили мне жизнь куда больше, чем разнокалиберные бандиты, продажные чиновники и изворотливые агенты иностранных разведок.

На свободе у меня просто не хватало силы воли выдержать такую жесткую диету: мои незаурядные кулинарные способности и непреодолимая склонность к тонкой кухне никак не давали мне довести мою и без того прекрасную (без ложной скромности) фигуру до идеала.

Раз в день ко мне приходил следователь, задавал какие-то вопросы, в ответ на которые я раздраженно фыркала или истерически хохотала.

И каждый раз следак с одинаково каменным выражением лица уходил, выпуская на прощание из тонких, строго поджатых губ:

— До завтра.

А назавтра повторялось то же самое.

У меня было время поразмыслить над тем, что же, собственно, произошло в том злосчастном дворе, где убили Клейменова и его людей.

Я сотни раз, шаг за шагом, кадр за кадром, прокручивала перед своим мысленным взором пленку недавних событий. И могла предложить только одну версию происшедшего: в подъезде находился человек, который должен был подставить меня. Почему именно подставить?

Да потому, что в любом ином случае меня просто-напросто убили бы.