Шрифт:
– Расскажи, Веня, всё-всё, что видал, по порядку, – просит Наташа.
– А крестного видел в штабе? – спрашивает тихо Хоня.
– А то нет!
– Все расскажи, что видал. А чего не видал, соври, – прибавила Ольга.
– А Погребова не видал? Я знаю, не видал. Врешь! – заторопилась Маринка.
Веня лукаво посмотрел на Маринку, подмигнул матери, погладил себя по животу и, скорчив кислую рожу, сказал:
– До чего есть хочется! Кишки будто на палку навертывают…
– Чего ж мы, девушки, всамделе?! – обратилась мать к дочерям, словно ровесница к подругам. – Надо молодца накормить. Хоня, давай ужинать.
– Да! Его кашей накормишь – он уснет, ничего и не расскажет, – сердито молвила Маринка.
– Про всех расскажу. И про кого тебе надо – не забуду!
Кукушка
После ужина Анна сказала:
– Посумерничаем [71] , девушки! Давайте-ка на двор под березу скамейку. Веня нам все расскажет, чего видел, чего нет.
– Вот еще, сумерничать! – заворчал Веня. – Обрадовались, что батенька ночевать не пришел. Он бы вам задал: «Марш все по местам! Что это на ночь за разговоры!»
71
Сумерничать – сидеть без огня в сумерках.
Маринка хлопнула Веню по животу.
– Ишь набил барабан! Я говорила: заснет и ничего не расскажет.
Веня рассердился:
– Ну да! Я-то засну? Мое слово верное. Раз сказал, так и будет…
– Хоня! Оставь горшки до утра!
– Да! Тараканов разводить. Идите, я мигом приду…
Под березкой на дворе поставили скамейку. Анна села посредине, лицом к месяцу. Веня приладился на колени матери. По правую руку Анны села Наташа, по левую – Маринка и Ольга.
– Рассказывать, что ли? А то вон скоро месяц зайдет, – пробурчал Веня, протирая глаза.
– Погоди, Хоня посуду вымоет… Да ладно! Хоня! – крикнула Ольга. – Будет тебе, что ли! Иди, а то наш месяц ясный закатиться хочет.
– Иду! – ответила Хоня, проворно сбегая с крылечка.
Она явилась с шалью, накинутой на плечи.
– Ну, начинай с самого начала, как с Митькой убёг.
Веня начал примащиваться на коленях матери поудобней.
– Вот так будет ладно! – сказал Веня, устраиваясь меж колен матери, словно в люльке. – Ну, слушайте. Только, маменька, не вели Ольге меня за волосы дергать. А Хоня мне пятки щекочет. Не вели им баловаться, маменька… Я бы ведь пошел с Маринкой да с Ольгой крепость делать, а Митька мне навстречу: «Ты куда?» – «Крепость строить. А ты?» – «Я в штаб. Говорят, будто кукушка в часах испортилась». – «Кабы испортилась, мне бы батенька сказал». – «Мне, – говорит, – Ручкин сказывал – он чинить кукушку пошел». – «Надо поглядеть!»
Мы и побежали с Митькой. Забежали со двора. Просунулись в буфетную. Верно! Стоит Ручкин перед часами на стуле… – Веня тихонько толкнул Хоню. – Ты, Хоня, зря его давеча осмеяла: человек стоящий. Беды нет, что малого роста… Механик! Глядим – верно, кукушка испортилась. Ручкин крышку открыл, дергает за веревочку – кукушка молчит. Стрелки на половине одиннадцатого стоят.
«Совсем, Ручкин, испортилась?» Ручкин посмотрел на меня печально и только вздохнул. Дернул веревочку. В часах зашипело. Дверка открылась. Кукушка высунулась: «Ку-ку!» – и спряталась. Значит, еще жива! Действует! Ручкин перевел стрелки. Поставил на двенадцать. Кукушка и пошла: «Ку-ку! Ку-ку!..» Мы с Митькой считали: раз, два, три… А Ручкин стоит на стуле задумчивый такой. Даже мне его жалко… Двенадцать, тринадцать… Вдруг дверь из зала открылась…
Веня опять тихонько толкнул Хоню в плечо.
– Из двери выглянул Хонин крестный, Павел Степанович, – видно, сердитый, не до кукушки ему. Увидел Ручкина, засмеялся и закрыл дверь. Кукушка прокуковала еще двадцать три раза. А тут выходит из зала батенька с большим подносом. На подносе – чашки и бутылка. Батенька поставил на стол поднос и выхватил из-под Ручкина стул. Тот чуть успел спрыгнуть! Как закричит батенька на Ручкина: «Ты что тут раскуковался?! Там господа флагманы судят, как Черноморскому флоту быть, а ты здесь кукуешь!» Ручкин отвечает: «Так ведь вы сами просили, Андрей Михайлович, кукушку посмотреть!» – «Посмотреть, а не куковать!» Ручкин надел картуз и пошел вон совсем расстроенный.
– Не повезло нынче Ручкину!.. – вздохнула Хоня. – А тебе что батенька сказал?
– «А вы здесь зачем? Пошли отсель, где были!» Мы с Митькой – к двери. «Стой! Жди приказания!» Батенька ополоснул чашки. Налил чаю. Самовар на столе кипит у него. Достал из шкафа бутылку, откупорил, поставил посередке подноса и пошел с ним в залу. Я, само собой, кинулся дверь открыть. Заглянул в залу. Сидят все. Накурено – страсть! Все сразу говорят, инда [72] у меня в ушах заскорчило [73] . Я закрыл за батенькой дверь. Он вскорости вернулся с пустым подносом, а в другой руке держит пакет. «Вот, бегите на пристань, возьмите ялик [74] и везите пакет на „Громоносец“. Экстренный пакет его превосходительства адмирала Нахимова его светлости князю Меншикову на корабль „Громоносец“. Если там спросят, почему не по правилу, без шнуровой книги [75] , скажите – все вестовые в расходе, не с кем было больше послать. Пошел!» – «Есть!»
72
Инда – так что; до того что (устар.).
73
Заскорчить – зашуметь, зазвенеть.
74
Ялик – небольшое гребное судно с 2–4 веслами, шлюпка.
75
Шнуровая книга – инвентарная книга, прошитая шнуром.
Я – на двор, на улицу. Митька – за мной. На Графскую. Через три ступеньки вниз по лестнице! Вот беда – у пристани ни одного ялика! «Громоносец» не у стенки, а посреди бухты на якоре поставлен, правым бортом к входу в рейд. Пушки из люков глядят. Мы с Митькой начали в два голоса кричать: «На „Громоносце“! Шлюпку давай! Пакет срочный его светлости! Эй! „Гро-о-мо-но-сец“!» Никакого внимания! Видно: капитанский вельбот [76] на воду спущен, гребцы на банках [77] . Фалгребные [78] на трапе стоят. Вахтенный начальник по шканцам [79] похаживает, с ним флаг-офицер [80] . Того и гляди, светлейший выйдет, сядет в шлюпку и катнет на ту сторону. Вот лихо!
76
Вельбот – быстроходная 4-8-весельная шлюпка с острыми формами носа и кормы.
77
Банка – скамья для гребцов в шлюпке.
78
Фалгребные (фалрепные) – матросы, которые подают поднимающемуся по трапу почетному лицу фалреп – веревку, обшитую сукном.
79
Шканцы – часть верхней палубы от кормы или от юта до фок-мачты.
80
Флаг-офицер – офицер, состоящий при флагмане в качестве адъютанта.