Шрифт:
Поразительно, как зима с помощью такого, казалось бы простого средства, как снег, подчёркивает красоту природы.
На каждого человека природа возложила свою обязанность. Если обязанность выполнена — человек умирает. Но, не выполнив её, он всё равно умирает. Природа равнодушна, а люди покорны ей. Но живёт и не умирает лишь непокорность…
Янсон очнулся. Стало совсем темно. Дети ушли, а посреди двора красовался неуклюжий, по-детски милый, толстенький снеговик.
Янсон с трудом пошевелил замёрзшими пальцами.
В душе ожила надежда.
В комнате было тихо, лишь тикали часики, да за стенкой страдали скрипка и харингфеле.
— Незадолго до кончины человеку, как правило, становится лучше, — сказал доктор, хмуря складчатый лоб. — Осталось чуть больше суток.
— Родная, — Янсон с нежностью смотрел на жену. Впервые за несколько дней она открыла глаза.
— Покажи мне его, — попросила девушка.
— Конечно, — Янсон поднял невесомое тело и сделал ровно три шага к окну. — Смотри, он по-прежнему здесь, — голос дрожал тёплым глубоким тоном.
В тусклом свете фонаря, не обращая внимания на снегопад, на ночь и на то, что пора домой, лежал белоснежный пес.
— Видишь, ему гораздо лучше. Вчера, пока ты спала, мне даже удалось покормить его.
— Кажется, он выздоравливает, — на лице Евы появлялась краска.
— Не кажется — точно!
— Янсон, у нас ещё есть апельсины? — спросила вдруг жена.
Это было самое лучшее, что могла она сделать…
Утром Янсон вышел на улицу. Он был уверен: жизнь возвращается к Еве. Снегопад перестал. Теперь, пожалуй, надолго. По улицам, тротуарам, крышам раскинулось белоснежное море. Солнце светило застенчиво и робко, как улыбается женщина после слёз.
Янсон подошёл к собаке и, сжимая непослушными пальцами стек, поправил чуть подтаявшее ухо.
«Только бы не потеплело», — подумал он и оглянулся. В окне стояла улыбающаяся Ева.
Фабрика-38
— Что будете исполнять, молодой человек? — спросил председатель жюри и, оторвавшись от списка конкурсантов, посмотрел на вошедшего. — Овца?! — от неожиданности глаза его полезли на лоб.
— Бедлингтонский терьер, — поправила ассистентка.
— Да какая разница?! — заорал председатель.
Вот уже четвёртый день, как нервы Александра Иосифовича пошаливали: от безголосых девиц с апломбом и угловатых подростков с периферии председателя мутило. Ему очень хотелось домой, к жене.
«Это у меня галлюцинации. От перенапряжения», — подумал он и резко сказал:
— Терьеров не прослушиваем. Следующий!
— Александр Иосифович, его НУЖНО посмотреть, — шепнула ассистентка многозначительно. — Очень просили…
— Да? — смягчился председатель. — Ну хорошо, валяйте, — он вновь взглянул на бедлингтона, но тут же отвёл глаза.
— Если позволите, я исполню песню «Believe me», — тихо и вежливо сказал бедлингтон.
— Это что за муть? — не понял председатель.
— С ней Дмитрий Николаевич Билан на Евровидении лет двадцать тому назад выступал, — подсказал один из членов жюри.
— А вы, молодой человек, консерватор, — пожурил бедлингтона председатель. — Классикой балуетесь? Ну-ну прошу.
Бедлингтон встал на задние лапы и, поднеся ко рту воображаемый микрофон, запел.
— А что, недурственно, — шепнул председателю педагог по вокалу. — И мелизмы у него неплохо выходят.
— Ты находишь? — усомнился председатель. — А по-моему, сыроват терьер. Ему, между нами, девочками, под фанеру петь, а у него прикус неправильный. — Спасибо, — прервал председатель выступление. — А двигаться вы умеете? У нас тут, батенька, не «Голубой огонёк на Шаболовке».
— В смысле, танцевать? — уточнил бедлингтон.
— И желательно на двух ногах, — не удержался от сарказма тренер по фитнесу.
— Вообще-то, я классическими танцами занимался: хип-хоп, брейк-данс, R'n'B, джаз-модерн…
— А из современного? — нетерпеливо перебил его председатель.
Бедлингтон замялся.
— Всё ясно, — устало изрёк председатель и вздохнул. — Можете быть свободны.
— Спасибо. Всего доброго, — вежливо ответил бедлингтон и вышел.