— У моего связного нет ни малейшего повода для подозрений. Так что ты сейчас напрасно волнуешься. Я играю в подобные шпионские игры больше двух лет, Амелия, и успел накопить немалый опыт по части обмана.

— Я так боюсь, — прошептала она. — И я хочу помочь — всем, чем только могу.

— Ты уже помогаешь. По крайней мере, я знаю, что дети — в хороших руках. Ты даже не представляешь, как много значит для меня твоя преданность.

Амелия улыбнулась, и в этот самый момент из глубины коридора донесся плач Люсиль.

Она выскользнула из кровати, расправила юбки и подошла к висевшему над комодом зеркалу.

Саймон задрожал, чувствуя, как душа наполняется ответной любовью и невероятной благодарностью. Он с нежностью наблюдал, как Амелия поправляет растрепавшиеся волосы. Она была самой отважной и решительной женщиной, которую он когда-либо знал, и он не уставал признаваться себе, как сильно ее любит. Саймон не знал, сможет ли пережить, если с ней что-нибудь случится. В любом случае он должен был позаботиться о безопасности Амелии и детей.

Люсиль продолжала плакать. Улыбнувшись Саймону, Амелия поспешила прочь из комнаты.

Саймон медленно встал, поднял с пола свой помявшийся сюртук. Рано или поздно встретиться с Марселем наверняка придется, подумал он. Ну а пока нужно было отправить переданную Уорлоком информацию через курьера. Волна страха захлестнула Гренвилла. Оставалось только молиться, чтобы Кобург собрал для вторжения союзников во Фландрию всего сорок тысяч солдат. И все-таки эта цифра казалась пугающе низкой.

Уорлок был умен, и он нуждался в Саймоне. Саймон встряхнул свой сюртук и надел его, отметив, что Люсиль перестала плакать. Подойдя к зеркалу, он заново заплел волосы в косу. Лицо его по-прежнему было бледным, за исключением двух ярких пятен румянца на щеках и невероятно яркого блеска в глазах. Сердце Саймона отчаянно колотилось. Он понадежнее заправил рубашку в бриджи. Суровая реальность возвратилась, с удвоенной силой начав терзать его.

Уорлок был прав, когда сказал, что Амелия теперь слишком много знает. Поэтому для нее не существовало ни единой возможности оставаться в этом доме под одной крышей с Саймоном, тем более сейчас, когда они стали любовниками.

Саймону необходимо было отправить Амелию подальше из города — он должен был отказаться от нее, чтобы обеспечить ее благополучие и безопасность.

Сердце мучительно заныло. Саймон поправил кровать и, подойдя к двери, выглянул наружу. Коридор был пуст, Гренвилл поспешил выйти из спальни Амелии и бросился вниз по коридору. Но, проходя мимо детской, вдруг замедлил шаг. Саймон заглянул в комнату и увидел Амелию, которая стояла в центре детской и укачивала Люсиль на руках.

Сердце Саймона неистово заколотилось, и он остановился на пороге. Никогда еще ему не доводилось видеть столь прекрасной картины. Саймон вдруг остро осознал, что Амелия нуждается в собственном ребенке, — и понял, что хочет стать отцом этого ребенка.

Увидев его, Амелия тепло улыбнулась.

Саймон знал, что не должен входить в детскую. Люсиль не была его дочерью, а Амелия не приходилась ему женой. Но ноги отказывались повиноваться разуму, и он переступил порог комнаты.

— Можно войти?

— Конечно, — ответила Амелия.

Саймон подошел к ней и посмотрел в глаза. Потом помедлил — и устремил взгляд на Люсиль. Та заулыбалась. Он приобнял Амелию и вдруг поймал себя на том, что улыбается малышке в ответ.

На следующий день, сразу после ланча, Саймон вышел из дому. И сразу же после его ухода Амелия сняла передник и пулей вылетела из кухни. На ходу схватив легкую шаль, она бросилась прочь из дому, не сказав никому, куда идет и когда вернется. Уорлок пришел бы в ярость, если бы узнал, что Амелия собирается попросить помощи у своего брата. Встречаться с Лукасом в доме Уорлока на Кавендиш-сквер, где остановился брат, было чрезвычайно опасно. Но в данный момент Себастьяна дома не было, а Амелии требовалось незамедлительно поговорить с Лукасом. Она не думала, что Уорлок решит установить за ней слежку. И все-таки прошла пешком весь путь через Мейфэр к дому дяди на Кавендиш-сквер, вместо того чтобы воспользоваться кабриолетом Саймона.

Запыхавшись после долгой и быстрой ходьбы, она наконец очутилась около входа в дом, схватилась за дверной молоток. Стоял чудесный весенний денек, теплый и солнечный. Но сердце Амелии наполнялось не радостью и любовью, а страхом и тревогой. Саймону грозила беда.

«Неизвестно еще, в городе ли Лукас», — отчаянно подумала Амелия, постучав дверным молотком.

На стук наконец-то выглянула горничная и сообщила, что мистер Грейстоун в данную минуту принимает гостя.

— Он сказал, чтобы его не беспокоили, госпожа, — встревоженно добавила служанка.

Но Амелия шагнула через порог и прошла мимо нее.

— Мистер Грейстоун — мой брат. Мне можно войти.

Горничная, не скрывая недовольства, ушла. Амелия поспешила к закрытой двери, прислушиваясь к доносящемуся из гостиной гулу голосов. Ей необходимо было убедиться, что это не Уорлок разговаривает сейчас с Лукасом, хотя горничная и не упомянула о хозяине дома. Амелия прижала ухо к деревянной поверхности и вздрогнула. В гостях у Лукаса была Надин Д’Аршан!

Амелия резко распахнула дверь. Лукас и Надин сидели на диване, поглощенные разговором, который, похоже, был очень серьезным. Говорила Надин.