Строфа I
Духъ Марли
Дло началось съ того, что Марли умеръ. Насчетъ этого не могло быть ни малйшаго сомннія. Свидтельство о его смерти подписали священникъ его прихода, конторщикъ, хозяинъ похоронныхъ процессій и его душеприказчикъ. Самъ Скруджъ подписалъ его, а подпись Скруджа пользовалась полнйшимъ довріемъ всего биржевого міра, на чемъ бы ему ни было угодно ее поставить.
И такъ старикъ Марли былъ мертвъ, мертвъ, какъ дверной гвоздь [1] .
1
Народная англійская поговорка ("Dead as а door-nail").
Однако, позвольте. Я вдь вовсе не хочу сказать, будто доподлинно знаю, что ничего на свт нтъ мертве дверного гвоздя! Что касается меня лично, то я скоре склоненъ думать, что гробовой гвоздь является наиболе мертвымъ предметомъ во всей области желзной мелочи. Но вдь въ пріисканіи подобныхъ сравненій сказалась мудрость нашихъ предковъ и, конечно, не моимъ нечестивымъ рукамъ прикасаться къ этимъ священнымъ завтамъ. Такое посягательство грозило бы отечеству гибелью! Поэтому то, я надюсь, вы разршите мн, повторить еще боле энергично, что старикъ Марли былъ мертвъ, какъ дверной гвоздь.
Зналъ ли Скруджъ о его смерти? Безъ всякаго сомннія. Да разв могло быть иначе? Вдь я ужъ и не знаю впродолженіи сколькихъ лтъ Марли и Скруджъ были компаньонами. Кром того, Скруджъ былъ его единственнымъ душеприказчикомъ, единственнымъ администраторомъ его имущества, единственнымъ участникомъ его дла, единственнымъ наслдникомъ всего его капитала, единственнымъ его другомъ и единственнымъ человкомъ шедшимъ за его гробомъ. Но даже и Скруджъ не былъ столь потрясенъ этимъ грустнымъ событіемъ, чтобы не быть въ состояніи заключить въ самый день похоронъ очень выгодную сдлку, проявилъ себя чрезвычайно искуснымъ дльцомъ.
Упоминаніе о похоронахъ Марли заставляетъ меня вернуться къ началу моего разсказа. Въ томъ, что Марли умеръ не можетъ быть никакого сомннія и это необходимо себ хорошо намотать на усъ, ибо вь противномъ случа не окажется ничего сверхъестественнаго въ томъ, что я собираюсь разсказать.
Согласитесь, что, еслибы мы не были вполн убждены, что отецъ Гамлета умеръ еще до поднятія занавса, то вдь его блужданія ночью, подъ сильнйшими порывами западнаго втра, по собственнымъ владніямъ, не показались бы намъ нисколько боле поразительными, чмъ самая обыденная прогулка какого-нибудь пожилого господина по, — ну скажемъ, хоть по кладбищу св. Петра, съ цлью поразить и безъ того слабый умъ своего сына. Скруджъ былъ слишкомъ практиченъ, чтобы уничтожить на вывск своего торговаго дома имя Марли. Оно красовалось надъ его дверью еще много лтъ спустя. Фирма его дома была извстна подъ двойнымъ именемъ: Марли и Скруджъ. Нкоторые же люди, новички въ торговомъ дом называли ее иногда «Скруджъ и Скруджъ», а иногда и просто «Марли». Но ему и то и другое имя было безразлично и онъ охотно отзывался на оба. Да, нечего сказать, тертый калачъ былъ этотъ Скруджъ! Порядочная таки жила и скряга! Пронырливый, хитрый, какъ лиса, скрытный и злой — ну словомъ закоренлый старый гршникъ! Жесткій и острый какъ кремень, изъ котораго никакое треніе никогда не вызвало ни одной добродтельной искры. Да, онъ ловко умлъ схватывать жертву своими цпкими, желзными пальцами, схватить, жать, мучить, терзать и такъ и не выпустить изъ своихъ ежовыхъ рукавицъ! Наполнявшій его душу холодъ леденилъ черты его старческаго лица, изсушалъ его, острый носъ, морщилъ его щеки, длалъ его походку подпрыгивающей, глаза красными, тонкія губы синими, голосъ сварливымъ и гнусавымъ. Какой-то, словно, иней никогда не сходилъ съ его головы и бровей и остраго, выдающагося подбородка. Онъ всюду вносилъ съ собой свою низкую температуру, леденилъ воздухъ своей конторы въ лтнее время и ни на Іоту не согрвалъ его въ дни рождественскихъ святокъ.
Ни вншній холодъ, ни вншнее тепло не производили никакого вліянія на Скруджа. Лтнія жары такъ же не могли согрть его, какъ суровые морозы не могли сдлать его еще холодне. Никакіе порывы втра не могли быть яростне и рзче, чмъ онъ самъ. Никогда падающій снгъ съ такимъ упорствомъ не добивался своей цли, никогда ливень не былъ боле неумолимъ. Никакое ненастье не было въ силахъ помриться съ нимъ, и самые безумные дожди, снжныя вьюги и градъ могли похвастаться передъ нимъ лишь однимъ преимуществомъ, тмъ, что они были щедры:- слово совершенно чуждое пониманію Скруджа.
Никогда никто не остановилъ его на улиц, чтобы спросить съ привтливымъ выраженіемъ лица:- «Дорогой Скруджъ, какъ бы поживаете? Когда навстите насъ?» Ни одинъ нищій не ршался подойти къ нему за подаяніемъ, ни одинъ ребенокъ не спрашивалъ его который часъ. Никогда въ жизни ни одна женщина, ни одинъ мужчина не просили его указать имъ дорогу. Даже собаки, вожаки слпыхъ, казалось знали его, и при встрч съ нимъ быстро увлекали своихъ хозяевъ въ подворотни и шевелили хвостами, какъ бы говоря:- «Эхъ, хозяинъ, право лучше совсмъ не имть глазъ, чмъ имть такіе злые!»
Вы думаете, что все это хоть немного трогало Скруджа? Нисколько. Это именно и было то, чего онъ добивался. Идти одинокимъ по жизненнымъ путямъ, кишащимъ людьми, отстранять и пугать встрчныхъ, было для Скруджа такъ же сладко, какъ пирожное для маленькихъ лакомокъ.
Однажды, въ этотъ лучшій изъ всхъ хорошихъ дней года, въ рождественскій Сочельникъ, старый Скруджъ, погруженный въ свои дла, сидлъ у себя въ контор. Погода была холодная, пронизывающая и вмст съ тмъ пасмурная. Скруджу было слышно, какъ проходившіе по переулку взадъ и впередъ люди, дули себ въ руки, тяжело дыша, ударяли себя въ грудь и сильно топая, быстро передвигали ногами чтобы хоть какъ-нибудь согрться.
На городскихъ часахъ только что пробило три, а между тмъ было уже темно, какъ ночью, да и весь день почти не было свта. Зажигавшіеся въ окнахъ сосднихъ конторъ огни, представлялись какими-то красноватыми пятнами, расплывавшимися на темномъ фон такого густого воздуха, что, казалось, его можно было осязать. Туманъ проникалъ внутрь домовъ черезъ вс щели и даже скважины замковъ. Снаружи онъ былъ такъ плотенъ, что, хотя эта улица и была одною изъ самыхъ узкихъ въ город, дома напротивъ представлялись лишь какими то смутными призраками. Смотря на эти темныя облака, все ниже спускающіяся и обволакивающія все окружающее глубокою тьмою, можно было предположить, что природа, расположившись гд то по близости, затяла что-то недоброе.