I
Первая четверть
Немного найдется людей — а такъ какъ крайне желательно, чтобы разсказчикъ и его слушатель съ самаго же начала возможно лучше понимали другъ друга, я прошу не забывать, что отношу это примчаніе не исключительно къ юношамъ или дтямъ, но что оно касается всхъ безъ различія, и большихъ и малыхъ, молодыхъ и старыхъ, тхъ, кто еще растетъ, равно, какъ и стоящихъ на склон жизни, — такъ не много найдется людей, говорю я, которые согласились бы провести ночь въ церкви. Я, конечно, не говорю про то время, когда въ церкви идетъ служба, въ особенности въ жаркій лтній день (мы вс не разъ видли спящихъ въ это время), но я говорю про ночь, про то время, когда въ церкви никого нтъ.
Находиться въ церкви среди бла дня вещь вполн естественная, но мы говоримъ, повторяю, исключительно о ночи, и я не сомнваюсь, что въ любую темную ночь, при завываніи втра, въ ночь выбранную именно для этой цли, никто, встртившись со мною на паперти старой церкви запущеннаго кладбища, не ршится дать себя запереть въ ней до слдующаго утра, хотя бы ране и далъ на это свое согласіе.
Оно и понятно: втеръ ночью завываетъ вокругъ этихъ мрачныхъ зданій съ безконечнымъ стономъ, какъ бы стремясь потрясти невидимою рукою окна и двери, ища щели, черезъ которую могъ бы пробраться во внутрь. А потомъ, ворвавшись, онъ какъ человкъ, не находящій того, что ищетъ, рветъ и рыдаетъ. Не находя выхода, онъ кружится по всей церкви, скользитъ вокругъ колоннъ, бшено врывается въ органъ, опять кидается вверхъ, напрягая вс усилія прорваться черезъ крышу, а потомъ, неожиданно ринувшись внизъ, какъ изступленный кидается на плиты пола, откуда грозно рыча, уходитъ подъ своды.
Иногда онъ ползетъ вдоль стнъ, издавая прерывистые звуки, словно тайкомъ читаетъ надписи надгробныхъ камней. Нкоторые изъ нихъ вызывали у него, какъ бы взрывъ смха; другіе, напротивъ, звуки, похожіе на рыданіе и стоны отчаянія. Остановившись въ алтар, онъ какъ бы жалуется гробовымъ голосомъ на всякаго рода преступленія: на убійства, святотатство, кощунство, поклоненіе ложнымъ богамъ, неуваженіе къ заповдямъ, такъ часто оскверняемымъ и искажаемымъ ихъ толкователями.
Брръ! Господи, избавь насъ отъ этого! Куда покойне сидть у себя дома, у семейнаго очага! Разв есть что нибудь ужасне завыванія втра, затягивающаго свою пснь въ полночь, въ какой нибудь кладбищенской церкви?… Но, еслибы вы знали, что происходить на колокольн, когда втру удается забраться на самый верхъ! Вотъ гд онъ свищетъ и рычитъ съ яростью! Тамъ наверху ему полное раздолье; онъ свободно гуляетъ по открытымъ сводамъ и отверстіямъ стнъ, кружится вдоль ступеней лстницы, по которой нельзя подниматься, не испытывая головокруженія; заставляетъ быстро вращаться пискливый флюгеръ и дрожать всю башню сверху до низу, словно бы ее потрясалъ сильнйшій ознобъ!
Страшне всего очутиться ночью на самомъ верху башни такой старинной церкви, гд виситъ колоколъ, гд желзныя перила продены ржавчиной, гд мдные листы, изъденные дйствіемъ атмосферы со всми ея перемнами, трещатъ и выгибаются подъ ногами рдкихъ постителей, гд птицы вьютъ гнзда въ старыхъ дубовыхъ стропилахъ, гд пылъ блетъ отъ времени; гд пятнистые, разжирвшіе отъ беззаботной и сытой жизни пауки небрежно раскачиваются изъ стороны въ сторону подъ звуки колокольнаго звона, цпляясь за свои воздушные замки или, при внезапной тревог, быстро карабкаются по нитямъ паутины, какъ матросы по снастямъ; или же стремительно падаютъ на землю, ища спасенія въ бгств, при помощи своихъ восьми проворныхъ лапокъ! Да, страшно очутиться ночью на самомъ верху колокольни надъ огнями и шумомъ города, хотя и гораздо ниже облаковъ, бгущихъ по небу и затемняющихъ порою эту самую колокольню. Такъ вотъ о колоколахъ, жившихъ именно въ такой колокольн, я и поведу рчь!
Это были старые колокола, о! такіе старые, что цлые вка прошли съ той поры, какъ ихъ окрестилъ епископъ! Ужъ поврьте мн въ этомъ! Прошло столько вковъ, что давнымъ давно былъ потерянъ документъ объ обряд ихъ крещенія. Никто даже приблизительно не помнилъ ни времени, когда это происходило, ни о данныхъ имъ при крещеніи именахъ! А между тмъ у нихъ были и воспріемники и воспріемницы (мимоходомъ будь сказано, мн лично было бы пріятне принять отвтственность крестнаго отца за колоколъ, чмъ за какого нибудь мальчика, котораго бы пришлось держать у купели) и они были украшены серебряными бляхами. Но время унесло воспріемниковъ, а Генрихъ VIII веллъ перелить бляхи, и теперь колокола висятъ и безъ воспріемниковъ и безъ серебряныхъ украшеній.
Но голоса они не лишились. О, напротивъ, у этихъ колоколовъ сильные, могучіе и звучные голоса, звуки которыхъ разносятся на далекія пространства на крыльяхъ втра. Да и сами по себ голоса ихъ были достаточно мощны, такъ что ихъ далеко было слышно и безъ втра. Какъ только онъ длалъ попытку идти имъ наперекоръ, они смло принимали вызовъ и всегда побдоносно достигали цли: они веселыми звуками касались напряженнаго слуха людей, проникали темною грозною ночью въ жилище бдной матери, склонившейся у изголовья своего больного ребенка, или несчастной, одинокой женщины, мужъ которой былъ въ мор… И звонъ ихъ былъ такъ могучъ, что не разъ побждалъ на голову сверо-западные шквалы… да именно «на голову», какъ выражался Тоби Веккъ. Хотя его большею частью и называли Тротти Веккъ, однако, настоящее его имя было Тоби, и никто не могъ передлать его въ другое кром Тобіаса, не имя на то спеціальнаго разршенія парламента, такъ какъ онъ былъ въ свое время окрещенъ такъ же правильно, какъ и колокола, съ тою лишь разницею, что его крестины были мене пышны и не являлись общественнымъ праздникомъ.
Что касается меня, то я не стану возражать противъ приведеннаго выше мннія Тоби Векка, такъ какъ я ни мало не сомнваюсь, что онъ имлъ достаточно случаевъ, чтобы хорошо его обдумать и выработать. И такъ все, что ни говорилъ Тоби Веккъ, я повторяю за нимъ и всегда готовъ постоять за него, хотя это и и не совсмъ легкая задача, такъ какъ нашъ другъ Тоби Веккъ былъ посыльнымъ и всмъ было извстно, что мсто его стоянки было рядомъ съ церковными дверями, гд онъ и простаивалъ съ утра до вечера, въ ожиданіи какого нибудь порученія.
Нечего сказать, хорошенькое это было мстечко зимою! Въ кого же онъ тамъ и обращался: онъ отмораживалъ себ щеки; носъ становился сине-краснымъ, глаза слезились; ноги коченли; зубы чуть не крошились, — такъ онъ ими щелкалъ! Не совсмъ-то бдному Тоби было по себ!
Втеръ, въ особенности восточный, накидывался на него съ остевенніемъ изъ за угла, какъ будто нарочно сорвался съ двухъ концовъ свта, чтобы угощать его пощечинами. Часто казалось, что втеръ обрушивался на него именно въ такую минуту, когда онъ этого никакъ не ожидалъ. Вылетвъ съ неимоврною стремительностью изъ за угла площади, втеръ мчался мимо несчастнаго и вдругъ возвращался, какъ бы радуясь тому, что опять встртилъ его и, казалось, ревлъ: «а! вотъ онъ! Я опять держу его!»