Когда-бы я ни пришелъ, я всегда могъ быть увренъ, что найду компанію въ полномъ сбор. День за днемъ могъ я наблюдать ихъ времяпровожденіе, и мн становилось невыносимо отъ этихъ наблюденій.

Александра Александровна, когда была пансіонеркой, всмъ намъ казалось добренькою и хорошенькою барышней; теперь-же она превратилась Богъ знаетъ во что. Она, несмотря на то, что ей еще не было и тридцати лтъ, ужъ начала блиться и румяниться, необыкновенно себ взбивала волосы, носила самые кричащіе туалеты, казалось, вся цль ея жизни состояла только въ томъ, чтобы лежать на диван или кушетк, болтать ножкой и обмахиваться веромъ. Изъ этого положенія она выходила только для ды и карточнаго стола; въ карты могла играть по двнадцати часовъ сряду.

Мужъ ея представлялъ собою нчто совсмъ отвратительное. Во-первыхъ, никто иначе и не могъ его себ представить, какъ «мужемъ Александры Александровны». Право, откровенно говоря, я и теперь не знаю наврное, какъ его звали: Николай Филипповичъ или Филиппъ Николаевичъ. Хотя у него на перстняхъ и брелокахъ и были вырзаны фамильные гербы, но я сильно подозрваю его происхожденіе; по крайней мр, лицо у него было совершенно жидовское: толстое, обрюзглое, съ черными, масляными и заспанными глазами. Вчно примазанный, онъ умлъ только улыбаться и какъ-то мычать, тряся головой. Какую печальную роль онъ игралъ относительно жены, это сразу бросалось въ глаза каждому: онъ былъ у нея на посылкахъ и жилъ на ея счетъ.

Какъ-то мн пришлось, по порученію Зины, захать къ нимъ; я увидлъ обстановку очень безвкусную, но съ большими претензіями на роскошь. Откуда-же взялось все это? Я зналъ, что у Александры Александровны очень маленькія средства и что мужъ ея не служитъ и ровно ничего не длаетъ. Но тутъ былъ «Мими», которому родители оставили тысячъ около двадцати годоваго дохода, и этотъ Мими всюду и неотступно слдовалъ за Александрой Александровной. На его-то деньги и была создана и поддерживалась вся эта обстановка.

Потомъ я даже подмчалъ, какъ мужъ Александры Александровны иногда что-то шепталъ ему. Тогда Мими длалъ кислую гримасу, но тмъ не мене отходилъ въ уголъ, вынималъ что-то изъ кармана и передавалъ «мужу». Тотъ самодовольно мычалъ и затмъ возвращался къ обществу съ полнымъ сознаніемъ своего достоинства.

Обо всемъ этомъ безобразіи я какъ-то говорилъ съ Зиной. Я замтилъ, что ей вовсе не слдовало-бы принимать подобныхъ людей, но она только засмялась.

— Мн-то какое дло! Разв это ко мн относится? Напротивъ, все это только смшно, и смшне всего то, что наврно они воображаютъ, будто никто ничего не замчаетъ. Ахъ, это ужасно смшно! Помнишь, когда я пріхала, Мими явился ко мн, былъ у меня два раза одинъ, а затмъ вдругъ послдовало появленіе Александры Александровны съ супругомъ. И теперь, какъ только Мими здсь, такъ и они непремнно! Понимаешь, что это значитъ? Она ужасно боится, что я отниму у нея Мими, — ну и, конечно, должна быть тутъ и слдить за нимъ по пятамъ. И какъ она меня ненавидитъ, какъ ненавидитъ — это прелесть! Право, я иногда развлекаюсь не мало!..

— Ну, а Коко, а Рамзаевъ зачмъ теб нужны?

— Коко мн нуженъ за его глупость. Знаешь-ли, что я люблю такихъ глупыхъ людей: это не простая глупость, простой глупости много на свт, она ходитъ себ тихонько, и самая она скучная вещь, какая только можетъ существовать. Но это глупость другого рода, эта глупость съ трескомъ, съ апломбомъ, глупость самонадянная, думающая, что все ей по плечу и по карману… Коко за мной ухаживаетъ, — я не знаю, чего онъ хочетъ: жениться на мн что-ли, или такъ просто, это уже его дло, только онъ ухаживаетъ отчаянно…

— Зачмъ-же ты его не прогонишь?

— Вотъ вздоръ какой — прогонять! Я бы его прогнала, конечно, еслибъ онъ на меня не обратилъ никакого вниманія, потому что тогда-бы онъ былъ скученъ, но теперь онъ забавенъ. Я могу длать изъ него, что хочу, я могу подвигнуть его на всевозможнйшія нелпости! Знаешь-ли, вчера мы съ Александрой Александровной и съ генераломъ сдлали ему визитъ — посмотрть какъ онъ живетъ, а главное — посмотрть его собакъ, у него три бульдога, необычайной свирпости; такъ вотъ пріхала я къ нему. Все у него очень мило! Прелестная холостая квартирка. И начинаю я на все длать гримасы. Чтобы онъ ни показалъ мн,- онъ все показываетъ и всмъ восхищается и обозначаетъ всему цну, — я гримасничаю, все мн не нравится. Я ему и говорю: «Никогда въ жизни не видала я такой противной обстановки; у васъ нтъ никакого вкуса, все это никуда не годится». «Господи, говоритъ, да что-же нужно? Какую-же нужно обстановку? Что-же нужно перемнить по вашему мннію?» Я ему и начала объяснять, что нужно перемнить, то-есть все. «Давайте бумаги, я вамъ запишу» и записала. «Да, но если мн теперь все это сдлать, такъ, вдь, для такой обстановки моихъ средствъ не хватитъ», печально замтилъ Коко (знаешь-ли, онъ, вдь, ужасно скупъ, хоть и скрываетъ это)! «Конечно, говорю, каждый долженъ жить по средствамъ, только я вамъ скажу одно: никогда больше вы меня не увидите ни подъ какимъ предлогомъ въ этой вашей скверной квартир. Хоть-бы весь Петербургъ собрался у васъ, а меня не будетъ. А вотъ, если-бы вы сдлали все такъ, какъ я вамъ говорю, то я-бы у васъ была на новосельи и обдала-бы даже у васъ…» Что-жъ-бы ты думалъ: сегодня прізжаетъ и объявляетъ, что на-дняхъ продаетъ вс свои вещи и все длаетъ по моему! Сколько онъ долженъ былъ выстрадать до тхъ поръ, пока ршился, и сколько ему предстоитъ страданій! Ну, разв это не весело?

Отъ этого разговора мн сдлалось грустно. Въ это послднее время хотя у Зины и прорывались иногда смущающія меня фразы, но все-же я еще полонъ былъ обаянія нашей встрчи, а теперь, что-жъ, разв это не прежняя Зина?

— Чего ты нахмурился, Andr'e? — вдругъ спросила она, подходя ко мн.

— Есть чего хмуриться; тутъ, я замчаю, на тебя повяло какимъ-то старымъ, сквернымъ воздухомъ. Ты измнилась, ты не та была когда пріхала.

— А, ты хочешь сказать, что опять во мн обманулся; ты хочешь сказать, что я опять прежняя Зина, — та, ваша, московская?! Да, пожалуй, что такъ, я не скрываюсь, такая какъ есть, вся тутъ, предъ тобою. Нравится теб — очень рада, не нравится — что-жъ мн длать, не могу я измниться! Прошу тебя объ одномъ только: пожалуйста не фантазируй, не придавай каждому моему слову важнаго значенія. Право, это гораздо проще, чмъ ты думаешь: не всегда-же жить только внутри себя, не всегда-же искать одного только хорошаго и свтлаго; нужно и къ жизни возвратиться!

— Къ жизни; да, да, непремнно, — перебилъ я:- но разв это жизнь?

— А то что-жъ? Это-то, голубчикъ, и есть настоящая жизнь; вся наша теперешняя жизнь такая: везд тутъ, а можетъ быть и на всемъ свт, только и есть что Мими да Коко, да Александры Александровны, только подъ разными именами, да съ различнымъ вншнимъ видомъ, а въ сущности… ахъ, въ сущности — одно и то-же!.. Постой, погоди, не перебивай меня, я хочу досказать. Вдь, ты меня спрашивалъ еще, зачмъ мн Рамзаевъ?.. Но разв ты не видишь, что Рамзаевъ-то ужъ непремнно интересне прочихъ. Въ немъ есть что-то недосказанное, и мн иногда кажется, что отъ него можно ожидать чего-нибудь очень большого, только, конечно, не въ хорошую сторону, а вдь такіе люди интересны!