Грей, Черчилль, Холдейн и Асквит требовали от Британии честности по отношению к остальным союзницам по Антанте: еще 29 июля министр иностранных дел неофициально пригрозил уйти в отставку, если правительство продолжит юлить. Первый лорд Адмиралтейства по-хорошему и по-плохому уговаривал своего друга, министра финансов, бороться с упрямым нежеланием Ллойда Джорджа втягивать Британию в конфликт на Континенте. Черчилль высказал абсурдное предположение, что участие в войне обойдется недорого: «Вместе мы можем развернуть большую социальную программу. <…> Война на море будет дешевой». Тем не менее, когда мобилизацию начала Россия, большинство британцев противилось мысли, что их родина должна последовать ее примеру. 29 июля Daily News твердо заявляла: «Самое главное, что мы можем сделать для мира на земле, – четко обозначить, что ни один британец не принесет свою жизнь на алтарь российского господства в славянском мире». Лейбористы подумывали призвать профсоюзы устроить всеобщую забастовку, если Асквит решит участвовать в войне. «Вся Европа вооружается», – тоном стороннего наблюдателя возвещала Daily Mail 30 июля и не менее отстраненно два дня спустя: «Европе грозит катастрофа». За обедом 31 июля российский посол граф Бенкендорф сообщил литератору Морису Бэрингу, что они с французским посланником подозревают: Англия сражаться не намерена {200} .

Левоцентристская Daily Chronicle 31 июля радовалась отсутствию национал-шовинизма: «Весьма обнадеживает – по сравнению с тем, что мы наблюдали некоторое время назад, – полное отсутствие антинемецких настроений. За последние несколько лет у англичан во многом заново открылись глаза на общность наших интересов с великим народом, чья история и культура ближе, чем у всех остальных европейских государств, к нашей собственной; сама мысль о разрушительной вражде между нашими странами кажется сейчас куда более отвратительной, чем, скажем, поколение назад». В этот день Manchester Guardian первой из британских газет предположила, что Британии придется воевать, если Франция подвергнется нападению. Однако газета в принципе отрицала возможность вторжения Германии в Бельгию, поскольку подобное вторжение было бы нарушением гарантирующего нейтралитет Бельгии договора 1839 года, который подписали и Берлин, и Лондон.

Солдат Валлийских королевских стрелков проснулся в дорчестерской казарме в 6 утра солнечной пятницы 31 июля под звуки развеселой «Люблю шагать по побережью» (I Do Like to be Beside the Seaside), исполняемой полковым оркестром. И все же многие британцы уже чувствовали надвигающийся на их берега шторм. Адъютант Адмиралтейства Норман Маклеод: «Ощущаю тревогу: 1) поскольку война мне отвратительна; 2) боюсь финансово-экономического кризиса – люди закупают продукты огромными партиями. Банковские ставки подскочили на 10 %. <…> Думаю, ура-патриотизма поубавится от этих тягот». К министру финансов явилась делегация из Сити – доказывать, что «единственный способ спасти мир – это не ввязываться в конфликт, чтобы могущественный британский рынок по-прежнему мог выступать международным экономическим арбитром». 1 августа Daily News опубликовала статью редактора газеты Альфреда Гардинера «Почему мы не должны сражаться». Автор пишет: «Где в этом огромном мире наши интересы сталкиваются с немецкими? Нигде. Тогда как с Россией у нас имеются потенциальные разногласия в Юго-Восточной Европе и Южной Азии». После субботнего заседания Кабинета Поль Камбон сообщил Грею (на французском, через переводчика, поскольку на официальных переговорах он пользовался исключительно родным языком), что категорически отказывается передавать в Париж решение Лондона – вернее, отсутствие оного {201} .

Многие британцы винили в назревающем кошмаре прежде всего Санкт-Петербург и Белград. The Economist предупреждал, что «эстафету начатых Сербией провокаций подхватила Россия. Если начнется большая война, российская мобилизация выступит самой вероятной ее причиной. Мы опасаемся, что надежду на поддержку Британии породили у российского царя язвительные статьи в The Times» {202} . Венец Йозеф Редлих в своих письмах в редакцию The Economist требовал ответа: «Независимо от политической принадлежности общественность всей Австрии волнует один-единственный вопрос – доколе Австрия намерена мириться с искаженным представлением Сербии о добрососедстве?» Девять маститых кембриджских профессоров подписали письмо в The Times: «Мы считаем Германию передовой страной в области гуманитарных и естественных наук, немецкие ученые служили и служат нам примером. Война с ней в интересах Сербии и России будет грехом против цивилизованного человечества. Если долг и обязательства вынудят нас все же в эту войну вступить, мы замолчим из патриотических чувств, однако на данном этапе считаем необходимым и оправданным протестовать против того, чтобы нас втягивали в борьбу со страной, столь близкой и родной нам по духу».

Вечером 1 августа Грей ужинал и играл в бильярд со своим личным секретарем в Brooks’s Club на Сент-Джеймс-стрит. Премьер-министр тем временем ложился спать в испорченном настроении: кризис разрушил его планы на встречу за городом с Венецией Стэнли, 26-летней дамой его сердца. «Признаюсь честно, никогда не было у меня более горького разочарования, – писал ей Асквит. – Но не могу сказать, что в зыбком тумане между сном и явью мне плохо, – слава Богу, ваш образ витает надо мной, навевая покой и умиротворение» {203} . Множество навязчивых, нескромных писем британского премьер-министра к Стэнли, хоть и не способствовали укреплению его репутации, оказались бесценными для проникновения в его мысли.

Крупнейшие левые газеты – Daily Chronicle, Daily News и Manchester Guardian – по-прежнему бурно протестовали против вмешательства Британии в конфликт, однако у правительства крепла другая точка зрения. В воскресенье 2 августа Асквит, завтракая с немецким послом, предупредил впечатлительного Лихновского, чем чреваты угрозы вторжения в нейтральную Бельгию. На Даунинг-стрит и Уайтхолле собирались толпы, в которых впервые появилось много тревожных лиц. Лидер консерваторов Бонар Лоу написал премьер-министру, обещая поддержку своей партии в случае объявления войны и тем самым приближая именно этот исход.

На состоявшемся затем заседании Кабинета Грей сообщил министрам о мобилизации французского флота. В соответствии с тайным пактом, подписанным во время переговоров о сотрудничестве военно-морских сил Англии и Франции в 1912 году, Франция сосредоточивает свои корабли на Средиземном море, оставляя на Англию оборону Ла-Манша и Северного моря. Некоторых министров, впервые услышавших об этом судьбоносном соглашении, известие ошеломило. И все же Кабинет волей-неволей постановил выполнить условия пакта и отправить линкоры на защиту северного побережья Франции. Германия поспешно пообещала не подходить к Ла-Маншу, если Британия сохранит нейтралитет, но Поль Камбон, услышав о взятом на себя обязательстве королевских ВМС, возликовал: «Именно этого решения я и дожидался. <…> Великая держава не может участвовать в войне наполовину. Если она решилась воевать на море, ей неизбежно придется воевать и на суше» {204} .

Кабинет, однако, от подобной перспективы упорно отказывался. Вечером 2 августа сэр Джон Френч, состоявший начальником Генерального штаба до мартовской отставки в связи с Куррахским мятежом, почему-то решил искать объяснение военным намерениям правительства не у министров, а у сэра Джорджа Риддела, владельца News of the World. Позвонив Ридделу по телефону, фельдмаршал поинтересовался: «Если наступит война, будут ли экспедиционные войска отправлены во Францию и под чьим командованием?» Риддел переадресовал его вопрос правительству. Ллойд Джордж пригласил Френча в 10 часов следующего утра нанести визит на Даунинг-стрит. Там ему сообщили, что об отправке армии на Континент речь пока не идет {205} .