Он осмелился на кратчайший миг взглянуть на одну из световых фигур, притягивающую взгляд своей бешеной активностью. Находящийся под ней круг с прежней реальностью изменился. Рахмаэль торопливо отвел взгляд от фигуры. Слишком поздно?

Лицо солдата ТХЛ. С опухшими глазами. Бледное. Он ответил на взгляд Рахмаэля, их глаза встретились, они увидели друг друга, и после этого физиогномические качества пейзажа реальности быстро рассыпались за новым изменением: глаза превратились в скалы, которые мгновенно поглотил леденящий ветер, затянувший их снежным покровом. Скулы, щеки, рот и подбородок, даже нос исчезли, обратясь в голые валуны меньшей величины, также сдавшиеся снежной буре. Остался торчать лишь кончик носа – одинокая вершина над раскинувшейся на десятки тысяч миль пустошью, губительной для всего живого. Перед глазами Рахмаэля прошли годы, отмеченные внутренними часами его разума, он ощущал ход времени и сознавал причину упорного нежелания пейзажа ожить. Он понял, где находится, увидев знакомую картину, не узнать которую никак не мог.

Это был пейзаж ада.

«Нет, – подумал он. – Это надо прекратить». Потому что увидел возникшие повсюду крошечные фигурки, они оживляли ад своими лихорадочными приплясываниями, привычными для них – и для него, как будто он снова видел нечто знакомое и знал наверняка, что вынужден будет созерцать это ближайшую тысячу лет.

Его сосредоточившийся на этой единственной мысли страх навалился на ад обжигающим лучом и сдернул снежный покров, испаряя его тысячелетнюю глубину. Скалы опять появились, затем отступили во времени, чтобы снова оказаться чертами лица. Ад с пугающей покорностью перешел в прежнее состояние, словно вытолкнуть его из занятой им крепости реальности не составляло никакого труда. И это напугало Рахмаэля больше всего, ибо сулило страшные неприятности. Чтобы обратить вспять процесс возникновения извечного адского пейзажа, достаточно было ничтожно малой частицы жизни, хотя бы капли воли, желания и намерения. А значит, во время недавнего появления перед ним ада в Рахмаэле отсутствовали какие бы то ни было признаки жизни. Ему отнюдь не противостояли мощные внешние силы. У него не было противника. Ужасные всевозможные трансмутации окружающего мира появились стихийно по мере затухания его собственной жизни и (хотя бы на миг) перекрыли ему реальность.

Он умер.

Но сейчас снова ожил.

Спрашивается где? Не там, где жил прежде.

В съежившемся отверстии, сквозь которое проглядывала реальность, маячило обычное, нормальное лицо солдата ТХЛ – лицо без всякой печати ада. Все будет в порядке, пока он, Рахмаэль, удерживает это лицо перед собой. И пока говорит. Это поможет ему пройти испытания.

«Но солдат не ответит, – подумал Рахмаэль. – Ведь он пытался убить меня, хотел, чтобы я умер. Он действительно убил меня. Этот парень – единственная связь с внешним миром – не кто иной, как мой убийца». Он вгляделся в лицо солдата и натолкнулся на ответный взор немигающих совиных глаз, в них читались жестокость и отвращение, желание убить его, причинить страдания. Солдат ТХЛ молчал, Рахмаэль ждал долгие десятилетия, но так и не услышал ни единого слова. Или не смог расслышать?

– Черт тебя побери, – не выдержал Рахмаэль. Собственный голос не дошел до него, он ощущал в гортани дрожь звука, но его слух не воспринимал внешних изменений – ничего. – Сделай хоть что-нибудь, – сказал Рахмаэль. – Пожалуйста.

Солдат улыбнулся.

– Значит, ты меня слышишь, – закончил Рахмаэль. Его удивило, что этот парень все еще живет по прошествии стольких столетий. Но он не собирался сосредоточиваться на этом, для него имела значение лишь реальность маячившего перед ним лица. – Скажи что-нибудь, или я тебя пришибу, – произнес Рахмаэль, сознавая ущербность своих слов. Они несли в себе смысл, но почему-то звучали неуместно, и это поразило его. – Как железный брусок, – добавил он. – Разнесу на куски, как сосуд горшечника. Ибо аз есмь огнь очищающий. – Он в ужасе пытался постичь смысл собственной искаженной речи, гадая, куда делся привычный повседневный…

Внутри его исчезли все слова, составляющие речь. Анализирующий участок мозга, некое органическое поисковое устройство просмотрело многие мили пустоты, не находя в кладовых ни единого слова; он чувствовал, как оно расширяет зону поиска до каждого темного уголка, не пропуская ничего, – в отчаянии оно готово было принять сейчас что угодно. Но год за годом поиски обнаруживали лишь пустые ячейки, где были когда-то залежи слов, но теперь исчезнувшие.

– Tremens factus sum ego et timeo [9] , – произнес он тогда и увидел краем глаза, как перед ним беззвучно развертывается сверкающее драматическое зрелище на основе света. – Libere me [10] , – сказал он и принялся повторять эту фразу раз за разом. – Libere me Domini [11] . – Он смолк и целое столетие прислушивался, наблюдая за беззвучно проецируемой перед ним чередой событий.

– Отпусти меня, гад, – произнес солдат ТХЛ. Он схватил Рахмаэля за шею, причиняя невыносимую боль. Рахмаэль отпустил его – и физиономию солдата исказила злобная ухмылка. – И наслаждайся расширением сознания, – добавил солдат с такой всепоглощающей ненавистью, что Рахмаэль испытал приступ физической боли, поселившейся в нем надолго.

– Mors scribitum [12] , – воззвал Рахмаэль к солдату ТХЛ. Он повторил фразу, но ответа не было. – Misere me [13] , – сказал он, не находя в своем запасе других слов. – Dies Irae [14] , – он пытался объяснить происходящее внутри него. – Dies Illa [15] . – Он с надеждой прождал ответа годы, но не дождался. И понял, что не дождется. Время остановилось. Ответа нет.

– Ну и повезло, – сказало вдруг лицо. И начало отступать, уходить в сторону. Солдат покидал его.

Рахмаэль ударил его. Разбил ему рот, и оттуда вылетели и исчезли белые осколки зубов, а кровь пролилась ослепительным огненным потоком, заполняя новым чистым пламенем поле зрения. Исходящий от крови свет заполнил собой все, Рахмаэль видел только его сияние и (впервые с тех пор, как в него полетел дротик) почувствовал изумление, а не страх и обрадовался. Новое зрелище пленило его, нравилось, и он созерцал с радостью.

Через пять столетий кровь постепенно начала тускнеть. Пламя угасло. И снова он смутно различил перед собой за пологом дышащего цвета блеклое лицо солдата ТХЛ, неинтересное и незначительное из-за отсутствия в нем света. Оно казалось унылым надоедливым призраком, давно знакомым и донельзя скучным – Рахмаэль испытал мучительное разочарование при виде затухания пламени и проявляющейся физиономии солдата. Как долго ему придется видеть перед собой эту тусклую картину?

Впрочем, лицо не было прежним. Ведь он сломал его, разбил кулаком. Вскрыл, выпустил драгоценную ослепительную кровь, превратив в лишенный оболочки зияющий каркас, во внутреннее устройство которого он мог теперь заглянуть снаружи.