От размышлений его оторвал тихий скрип половиц. Ярослав вскинулся - так мог красться либо неосторожный тать, либо женщина - больно легки были шаги. Котом прокравшись к двери, князь распахнул её - и чуть не нос к носу столкнулся с невысокой девушкой в простой подпоясанной рубахе холопки. Оказавшись перед князем, она застыла, как вкопанная.

–  Ты откуда тут?
– быстрым шёпотом спросил Ярослав.

–  Здешняя я, - девушка залилась румянцем.
– К себе шла.

–  Через княжьи-то покои?

Холопка побагровела так, что стала похожей на вишню.

–  Спешила я... спать больно охота, - она, смущаясь, опустила глаза, но в голосе её не было смущения.

Ярослав поднял её лицо двумя вальцами за подбородок. Круглое, пышущее здоровьем, оно и впрямь напоминала вишенку.

–  Холопка? Чья?

–  Княгини Ростиславы Мстиславовны.

–  Что она поделывает?

–  Почивает. Сперва к тебе, княже, человека посылала, а потом молилась и на покой отошла. Нас вот отпустила...

Стоять одной ногой на высоком пороге, а другой в горнице было неудобно, и Ярослав шагнул назад. Девушка, видя, что он не прогоняет её, протиснулась следом. При свете - в проходе было темновато - князь разглядел, что она невысока ростом, но хорошо сложена. Крепкое тело её соблазнительными округлостями выпирало из-под рубахи, а открытое лицо смотрело с добрым любопытством.

–  Как звать тебя?
– спросил.

–  Катериной.

–  Ишь ты...
– Ярослав сам не заметил, как она оказалась вплотную возле него так, что грудь её почти касалась его груди. Ладони сами легли на талию.
– Ты вот что, Катерина, поди, постель мне взбей!

Девушка сверкнула крепкими зубами и, выскользнув из рук князя, лёгкими шагами поспешила в его покои. Отбросив тревожные мысли о Новгороде, Ярослав пошёл следом. Если что, его разбудят и обо всём доложат. А пока он не хотел упускать своего.

Катерина склонилась над его постелью. Движения её были ладными и ловкими, как и она сама. Ярослав неслышно подошёл сзади и обнял её, прижимая к себе.

–  Катерина, - прошептал он. От девушки сладко пахло свежестью, аромат волос пьянил. Князь коснулся губами тёплой нежной шеи, и Катерина слегка повела плечами.

–  Пусти, - прошептала она томно.

Ярослав развернул её к себе. В полутьме глаза холопки горели двумя свечками.

–  Молчи, - шёпотом приказал он и поцеловал девушку в губы.

Она сперва напряглась, но потом, словно не в силах бороться, её руки сами обвились вокруг шеи Ярослава, и Катерина готовно откинулась назад, увлекая князя на постель...

Уже светало, и колокола дробно, отчаянно зазвонили, зовя прихожан в храмы и стремясь воззванием к Богу отвлечь их от грабежа и разбоя, когда в дверь стукнули. Только задремавший Ярослав вскинулся, толкнув прижавшуюся к нему Катерину:

–  Кто ещё там?

На порог шагнул посланный Яном дружинник:

–  Тысяцкий Якун Нежич с сыном Христофором пришли к твоей милости, княже!

–  Что просят?
– быстро спросил Ярослав.

Дружинник замялся:

–  Просят, не чинилось бы бесчинства, не губили бы людей... За супружницу свою боярин беспокоится, за иных людей, кои пострадали невинно...

–  Невинно?
– фыркнул Ярослав. Память быстро подсказала - тысяцкий против единения Новгорода с Владимирской Русью.
– Гнать его в три шеи!.. Стой!
– воскликнул он, когда дружинник развернулся, чтобы уйти.

–  Сына его вели задержать. В подвалы...
– и добавил, уже когда за посланным захлопнулась дверь: - Отец бы его не шумел особо. Для острастки!

Проснувшаяся от голосов Катерина сразу всё поняла и быстро принялась одеваться. Ярослав её не удерживал.

К полудню нового дня бунт выбился из-под власти тех, кто хотел чужими руками получить власть и силу. Горело в трёх концах города. Толпы буйных новгородцев шатались по улицам, разыскивая себе новые жертвы. Под шумок расправы с опальными боярами кое-кто спешил свести личные счёты, так что огня хватало. Буянов не смиряли даже занявшиеся было настоящие пожары. Лишь обитатели загоревшихся домов бросали всё и принимались тушить пламя - прочие спокойно продолжали своё дело, не стесняясь стянуть что-нибудь у погорельцев. Напрасно надрывались колокола церквей, зря тяжело бухал набат Святой Софии - город не слышал их.

Ярослав всё ещё метался по своей горнице, изредка припадая к окошку и глядя на поднимающиеся дымы. У ворот шумела толпа. Судя по отдельным выкрикам, люди требовали выдать им Якуна для самосуда, а прочих бы отпустили. Назывались имена - многие из них Ярослав слышал впервые и не отвечал нарочно: догадывался, что тех, прочих, наверняка громили и жгли не по его приказу.

–  Княже, - в горницу без стука втиснулся советник Стряп, - соглядатаи прибежали - на Прусской улице дома пылают!

–  Мне-то что?
– раздражённо дёрнул плечом Ярослав, продолжая смотреть в оконце на толпу.