Шрифт:
– Совсем люду житья не стало, князюшка! Народишко новгородский голодает!.. По торгу пройди - кадь [150] ржи по десяти гривен идёт, овса - по три гривны!.. В муку сосновую кору сыплют, лист липовый!.. Намедни купцы приезжали иноземные - так им бабы детишек своих продавали. Сам видел - бежит одна за немчином да дочерь свою чуть не силком в руки ему сует... И ведь продала! А в чужой стороне известно, какая доля - горькая неволя!.. Скудельницы [151] старые полнёхоньки - новые роем! Трупы на улицах еле успеваем собирать... С голоду мрёт Великий Новгород!
– боярин остановился и пустил слезу.
– Уж гражане на вече собрались, да и отправили меня к тебе, князь-батюшка, с поклоном - верни милость Новгороду, а коль вина какая на нас лежит - так молви, дай искупить грехи!.. Не заставляй смертью лютой помирать!
150
Кадь — кадка большого объёма, в которой держали хлеб, крупу, муку. Гривна - денежно-весовая и денежно-счётная единица Древней Руси, была в обращении до XV в. Гривна серебра - слиток весом 204 гр. (1 гривна = 20 ногат = 50 резаний); гривна, состоящая из определённого числа серебряных монет, называлась гривна кун. 1 гривна серебра = 4 гривнам кун.
151
Скудельница– общая могила, кладбище.
Стоявшие позади него вятшие мужи, среди которых узнавался Юрий Иванович, согласно кивали головами и скорбно вздыхали.
Ярослав, поскрипывая зубами, но с виду спокойно выслушал речь Твердислава, не упустил и того, что добавили от себя его спутники, а потом вдруг спросил:
– Говоришь, голодает Новгород-то?
– Как есть с голоду помирает!
– с готовностью отозвался боярин.
– Иным давно есть нечего!
– А ты сам, боярин, не отощал ли? Не прикрывать ли за шубой богатой худобы голодной?
Странный вопрос застал Твердислава врасплох. Он растерянно поморгал глазами и, несколько опомнившись, молвил:
– Милостью Божьей род наш издавна отличался тучностью и дородством... Не жалуемся…
– Не жалуетесь?
– Ярослав даже подался вперёд, ухватившись за это слово.
– Так что ж вы мне говорили тут?.. В Новгороде, стало быть, есть нечего?.. Не верю!
– Ты на нас-то не гляди!
– вперёд, работая локтями, вылез Юрий Иванович.
– Мы за весь город говорим, а не за роды боярские! Князь, внемли слову! Сними осаду! Вернись на княжение!.. Мочи нет терпеть!
Ярослав вскочил - сильным гибким движением молодости и гнева. Глаза его загорелись.
– Мочи нет терпеть?
– с придыханием крикнул он.
– А вот потерпите!.. Эй! Взять их! Всех! Пусть посидят под замком, потерпят!
Последнее слово он выкрикнул, явно издеваясь над боярами.
– Князь! Княже, что ты? Одумайся!
– в изумлении воскликнул Твердислав, когда стоявшие у дверей воины приблизились к ним. На подмогу им вбежали ещё несколько человек с сулицами наперевес, окружили бояр плотным кольцом и стали подталкивать их к дверям.
– Князь!
– крикнул посадник, рванувшись к Ярославу.
– Попомнишь ещё! Господь за всё воздаст! Господь не попустит!.. Одумайся!
Стараясь сохранять хотя бы видимость достоинства, послы проследовали за дружинниками к клетям, где отныне должны были сидеть. Ярослав проводил их тяжёлым взглядом, потом оглянулся на своих советников и коротко приказал:
– Оставьте меня!
Он был взбешён, и люди сочли за лучшее убраться с глаз долой. Ян, пришедший последним, решил задержаться. Он знал норов своего князя - за вспышками гнева обычно наступала разрядка. Многие приказы Ярослав отдавал, не подумав, а потом сам каялся в них. Сейчас он явно хотел удалить свидетелей своей бессмысленной ярости - послы всегда были неприкосновенны.
Ян остался у порога, готовый выскользнуть за дверь, едва его заметят. Но Ярослав, когда затихли шаги в горнице, тяжело рухнул обратно на стулец и до белизны сжал кулаки. На его узком скуластом лице играли алые пятна. Он глубоко и часто дышал, стараясь справиться с собой. Прикрыв глаза, князь несколько минут просидел неподвижно, а потом очень тихим голосом позвал:
– Подь сюда!
Ян подошёл. Не открывая глаз, Ярослав гак же тихо, но твёрдо приказал:
– Бери людей, сколько надо и езжай немедленно в Новгород! Княгиню с двором её привезёшь. Ступай.
Ян коротко поклонился и собрался было уходить, но Ярослав окликнул его, всё ещё не открывая глаз:
– Судишь меня?
Изборец глянул в пол.
– Не мне тебя судить, княже!
– Тебе!
– Ярослав чуть повысил голос.
– Князя лишь княжий суд судить может! А я ещё не забыл, что и ты родом велик!.. Скажи - судишь, да? Ведь сам обозы заворачивал, сам купцов сажал!
– Резко открыв глаза, Ярослав в упор взглянул на Яна.
– По твоей воле, князь...
– Сам-то ты не стал бы?.. А сядь на моё место, как запоёшь? Думаешь, не ведаю, что творю? Всё я ведаю! Всё знаю!.. Меж нами, сыновьями Всеволода, мира нет, за стол Юрий с Константином глотки готовы перегрызть, а я за Юрия стою, потому как после него мой черёд станет наследовать! Сразу!.. А в Новгороде и того хуже - бояре вроде молчат, а сами разве что ножи в спины друг другу не втыкают! Тянут Новгород в разные стороны, кому куда прилепее! Они сцепятся, а князь меж ними вечно вставай - мири, так, что ли?.. Много воли взял Новгород, забыл, что он русский город и без Руси деваться ему некуда! А я русский князь! И Новгород должен понять, что ему судьба - под княжьей рукой быть, а не под боярской пятой! Добром ли, худом ли, а князья должны в Новгороде править, а не только суд судить да мечом на порубежье размахивать!.. Воевать мне с Новгородом несподручно, остаётся измором его смирить.
Ярослав выпалил это единым духом и, поскольку Ян молчал, махнул рукой:
– Ступай!
Несколько дней спустя дружина въезжала в Новгород. Последнее время ворота так и оставались приоткрытыми – не столько потому, что город всё ещё ждал обозы, сколько потому, что страже было всё равно. Ратники у стены попробовали было заступить дорогу вооружённым всадникам, но тех было почти три десятка, все сытые, на откормленных конях, сильные. Кроме того, они были людьми Ярослава. Лишний раз связываться с ним не хотелось, и сторожа просто отошли в сторонку. Ян и его подручные оказались в Новгороде без затруднений.