— С вами! — решительно заявил Найджел.

Феликс Гарденер встретил их на пороге в непринужденной позе, засунув руки в карманы, усмехаясь.

— Я арестован? — спросил он нервно.

— Да нет, если только вы не преподнесете нам сюрприз и не признаетесь, что вы и есть злонамеренный убийца.

— Какие вам нужны признания! И так все ясно: ведь это я его застрелил. Не важно, кому принадлежит этот гнусный план, — его невольным исполнителем стал я, и это вечно будет отягощать мою совесть.

— Если вы невиновны, мистер Гарденер, вам не в чем себя укорять. Ваша вина не больше, скажем, вины мистера Симпсона, который положил патроны в ящик письменного стола. — Найджел глянул на инспектора с изумлением. — Ведь и сам Сюрбонадье причастен к убийству — он зарядил револьвер, из которого был убит.

— Я повторяю это себе снова и снова, но мне от этого не легче. Если бы ты видел, Найджел, его взгляд… Он будто понял, что с ним стряслось, и посчитал, что это моих рук дело. А сам я не сразу сообразил, какое несчастье приключилось. Когда револьвер в моей руке выстрелил, я так растерялся, что продолжал твердить заученные реплики, будто ничего не произошло. Знаете, это револьвер Билла. Он мне говорил, что ни разу не выстрелил из него на фронте. Может, это к лучшему, что брата нет в живых — он не узнает о моем позоре. А Артур упал замертво точно так же, как на всех предыдущих спектаклях. Сыграл замечательно, вы со мной согласны? К тому же известно, что я недолюбливал покойного, да я и сам в этом уже сегодня признавался.

— Мистер Гарденер, незачем мучить себя беспочвенными угрызениями, — негромко сказал Аллейн. — Пожалуй, самая верная из прописных истин гласит: «Время — лучший лекарь». Я, как полицейский, перефразировал бы ее следующим образом: «Время — лучший сыщик и следователь». Впрочем, это верно далеко не во всех случаях. Но позвольте мне, в силу моих служебных обязанностей, задать вам несколько вопросов.

— Хотите выяснить, сделал ли я это преднамеренно, с умыслом?

— Напротив, хочу удостовериться в обратном. Где вы находились к началу первой картины третьего действия?

— Вы имеете в виду ту сцену, когда Артур заряжает револьвер?

— Да-да, именно ее. Так где вы были?

— Я… я был в моей уборной.

— А когда именно оттуда вышли?

Гарденер закрыл лицо ладонями, потом беспомощно посмотрел на Аллейна.

— Не помню. Вероятно, вскоре после того, как меня позвали на сцену. Мне необходимо сосредоточиться — мысли разбегаются. Да, меня позвали на сцену и я вышел в коридор.

— Когда эго было?

— В самом начале третьего действия.

— До или после затемнения?

— Не помню, ничего не помню — это несчастье совсем отшибло мне память.

— Ничего, любая мелочь поможет вам ее вернуть. Ну, например, когда вы вышли в кулисы, свет еще не зажегся?

— Кто-то отдавил мне ногу!.. — внезапно воскликнул Гарденер.

— В темноте?

— Да. Как будто мужчина.

— И где это случилось?

— В кулисах — точное место я бы указать не смог, было так темно, что я буквально передвигался на ощупь.

— И все-таки, предположите, кто это был?

Гарденер настороженно глянул на журналиста.

— Ради всего святого, Феликс, говори правду, — посоветовал другу Найджел.

— Но я не могу бросить на кого-то тень!

Гарденер надолго умолк.

— Нет, — наконец произнес он. — Мое предположение слишком бездоказательно, оно практически ни на чем не основано, от него вам будет мало пользы, оно лишь способно увлечь вас по ложному следу. Нет, довольно, я и без того причинил сегодня немало зла!

Феликс удрученно посмотрел на Аллейна, тот лишь улыбнулся в ответ.

— Меня не так просто увлечь по ложному следу, — сказал он, — Обещаю вам, ваше предположение не окажет на меня чрезмерно большого влияния.

— Нет, — упрямо твердил Гарденер. — Я и сам в себе не уверен. Чем больше об этом думаю, тем сильнее сомневаюсь.

— Ваше предположение подсказано обонянием?

— Господи! — изумился Гарденер. — Как вы догадались?

— Спасибо, этого достаточно, — сказал Аллейн.

Гарденер и Найджел ошарашенно уставились на инспектора, йотом Феликс разразился истерическим хохотом:

— Ну и сыщик! Какая проницательность! Восхитительно!

— Спокойно! — сурово одернул его Аллейн. — На сегодня хватит сцен, мистер Гарденер, они мне уже осточертели!

— Извините!

— Так-то лучше. Перейдем к револьверу. Если я правильно понял, он принадлежал вашему брату? Давно он хранится у вас?

— После его гибели.

— У вас были боевые патроны?

— Я отдал их Хиксону, и он превратил их в «пустышки».

— Себе ни одного не оставили?

— Нет, я все принес в театр.