Если бы кто-нибудь через несколько дней после визита правительницы к цесаревне заглянул вечерком в бильярдную герберга купца Берлина, что помещался на углу Караванной, тот немало бы изумился бывшему там сборищу. Правда, берлиновский герберг славился своими бильярдами и привлекал в свои гостеприимные стены и гвардейских офицеров, и чиновников всевозможных коллегий, и проживавших в Петербурге в то время в значительном числе иностранцев. Ко гвардейцы очень презрительно относились к штафиркам, штатские небезосновательно побаивались буйных гвардейцев, а иностранцы держались больше особняком и от тех, и от других. Поэтому здесь и установился такой порядок, сохранявшийся в течение целого ряда лет: заседали в герберге гвардейцы — штафирки и иностранцы уж не заглядывали туда, катали по зеленому сукну шары чинуши или немцы — гвардейцы обходили стороной и направлялись в какое-нибудь другое злачное место. Сегодня же, к удивлению и самого Берлина, толстого рыжеватого швейцарца, и его трех тонконогих жердеподобных кельнеров, произошло что-то необычайное.

Сначала в бильярдную пришли два гвардейца: один в измайловском, другой в семеновском мундире; потом, через несколько минут, явились два преображенца. Прошло еще несколько времени — и в герберг, отряхиваясь от только что повалившего впервые снега, вошли двое каких-то штатских в меховых плащах, даже не чиновных, так как их треухи не были обшиты галуном. Они направились к двери, соединявшей общую залу с бильярдною, откуда неслись взрывы хохота и щелканье шаров, но хозяин предупредил их и, став перед дверью, довольно категорически заявил, что «там в бильярдной играют гвардейские офицеры и он, Берлин, просит милостивых господ не мешать им во избежание неприятностей». На это «милостивые господа» рассмеялись, один буркнул: «Мы знаем», другой довольно невежливо отодвинул хозяина от дверей, и оба храбро переступили порог бильярдной. Берлин схватился за голову, зажал даже уши, «во избежание неприятностей», но, к его вящему изумлению, доносилось щелканье шаров и взрывы веселого смеха.

Когда в герберг вошли еще трое штатских, причем один был лейб-медик цесаревны Елизаветы Лесток, а другой — секретарь французского посла Вальденкур, и когда они все трое направились в бильярдную и их всех троих так же спокойно туда впустили, — господин Берлин перестал удивляться; затем, когда в бильярдную проходили один за другим новые посетители, среди которых были и военные, и штатские, Берлин уже не смотрел на них, не делал попытки их остановить, а только встречал их низким поклоном.

Часам к девяти вечера входная дверь перестала хлопать, а в бильярдной набилось так много народа, что на бильярдах уже не играли — повернуться было негде. Тогда Берлину пришлось изумиться еще раз. Дверь из бильярдной отворилась, и его кто-то позвал. Он поспешил на зов и на пороге чуть не налетел на грузную фигуру Лестока.

— Ты меня знаешь? — спросил лейб-медик.

— Как же мне не знать вашу милость! — сопровождая свои слова самой любезной улыбкой и глубоким поклоном, отозвался хозяин, в глубине души немного встревоженный этим странным вопросом.

— И знаешь, что я умею платить?

— Помилуйте, ваша милость! Я не знаю гостя в Петербурге щедрее вас!..

— Тем лучше. Таких, как я, здесь двадцать шесть человек. Они все, как и я, умеют пить и платить. С тебя достаточно на сегодня такого числа посетителей?

— Совершенно достаточно.

— Если так — сделай мне одолжение и не пускай больше никого. Можешь ты это сделать?

— О, конечно, могу! Больше сюда не войдет никто.

Лесток повернулся и вошел в бильярдную, а Берлин опрометью бросился к дверям и запер их на ключ. Он не понимал, зачем это нужно, но был уверен, что эти двадцать шесть человек с лихвою вознаградят его за это послушание.

Когда Лесток вернулся в бильярдную, он прямо подошел к секретарю маркиза Шетарди Вальденкуру и спросил шепотом:

— Вы, понятно, все еще удивляетесь, зачем я привел вас в эту компанию?

Вальденкур кивнул головой.

— И даже очень.

— Будьте терпеливы, и вы все поймете. Я прошу вас прислушиваться ко всему, что здесь будет говориться, и затем сообщить все это маркизу. Я хочу, чтобы маркиз сам убедился, насколько мы сильны. Вы, надеюсь, знаете кой-кого из собравшихся.

Вальденкур окинул быстрым взглядом лица сидевших и стоявших в бильярдной и ответил:

— Некоторых знаю хорошо. Вот это — Воронцов, это — князь Трубецкой, это, кажется, князь Черкасский…

— Вполне верно, — торопливо подхватил Лесток, — а вот эти преображенцы, измайловцы и семеновцы — это офицеры главных в России полков… Общество, как видите, довольно разнообразное; их всего двадцать шесть, но за каждым из них стоит, по меньшей мере, сотня его друзей, знакомых и подчиненных. А теперь, — закончил Лесток, — слушайте и запоминайте…

Он поспешным шагом отошел от Вальденкура и, выйдя на середину комнаты, заговорил:

— Вы, конечно, господа, догадываетесь, зачем я вас собрал…

— Нет, сударь, — раздался молодой, звонкий голос, принадлежавший рослому Преображенскому сержанту, — не только не догадываемся, но, что до меня — то я и удивляюсь.

Лесток улыбнулся.

— Господин Грюндштейн, — проговорил он, обращаясь к остальным, — новичок. Он недавно предложил ее величеству цесаревне помощь свою и своих товарищей, если она пожелает воссесть на прародительский престол… Но ведь такую же помощь, и уже давно, предлагаете, кажется, господа, и вы…

— О да! Слишком давно! — воскликнул Левашев, сидевший на бильярде рядом с Лихаревым и Баскаковым. — Но ее высочество не хочет наших услуг…