Сборник стихов
Читать

Сборник стихов

Стихи и поэзия

:

поэзия

.
2006 г.
Аннотация

Содержание сборника:

Песня о боярыне Морозовой

Царь Манассия

Тетраптих

Вместо жития

Ответ В.Д. Бонч-Бруевичу

Человек из Цзоу

Мистер Фолуэлл в Нью-Йорке

Диккенс. Очерк творчества

Каббалистические стихотворения

Отрывок

Рассуждение о «Манон Леско»

«Фьоравенти-Фьораванти »

Песня о боярыне Морозовой

I

На святой Руси,На Руси великойЖил боярин вельможныйБорис Морозов.Все князья-бояре Морозова боялись,Вся Москва пред Борисом трепетала:Он царю был сыздетства наставник,Он царице был родич любимый,Он владел богатством несметным,Изо всех бояр почитался первым.Лишь одна печаль боярина томила:Не было у него детей,А старость не за горами.В горькой старостиЛюбой бедняк боярина богаче,Когда малые внукиСидят у него на коленях.И взмолился к Богу боярин Морозов:– Вот мой брат меньшой —Он мне вместо сына.Кабы мог я, Господи,Найти ему невесту,Да такую,Чтоб ей равных не сыскалось:Чтобы мудрой была,И чистой,И прекрасной видом,Чтоб вослед ей глядяВся Москва дивилась,Чтоб достойный наследник от нее родилсяМоей славе – моему богатству.– Диво-дивное!Исполнилась боярина молитва.На другой же деньДокладывают ему сваты:– Так мол и так,Есть невеста в боярском доме —И лицом прекрасна,И чудно стройна станом,Так умна,Что с ней старцы ведут беседу,Так чиста,Что птицы ей на руки садятся,Входит в церковь —В церкви Божьей становится светлее.Как обрадовался боярин Морозов! —Обвенчал он брата Глебас девицей Феодосьей.Через год у них сын родился,Что месяц ясный.Старый Морозов себя забыл от счастья —Каждый день посылает невесткеЗаморские яства,Дарит яхонты ей,Как у польской королевы,Золотой возок,Лучше чем у самой царицы.Ах, боярин Борис Морозов!В том ли мудрость,Чтоб есть дорогие яства?Сердце чистое —Не ярче ли яхонтов светит?Позабыл ты,Какими словами молился Богу.Да Господь помнил!Сердце мудрое в том,Кто, в высоком тереме сидя,Слышит,Как в слободе погорелойСироты от голода плачут,Как стонут колодникиВ сырых подвалах.Потому-то молодая боярыня ФеодосьяВ золотом возке ездить не хотела,Яхонтами себя не украшала —Надевала она простую одежду,Обувала грубые лапти,Тайно покидала белокаменные палаты,В темные слободы уходила.Кормила голодных,Нагих одевала,Из глубокой ямыВызволяла пленных,От кнута и огненной пыткиНесчастных откупала,Посылала выкуп за тех,Кто в неволю попал на чужбине.А когда спасенныйВ ноги ей бросался,Поднимала его, говорила строго:– Господу единому воздай славу.Он дает нам в долг —Мы ему возвращаем.А когда ей встречалсяДворянский сын обнищавший,Посылала ему Морозова лисью шубу,Сапоги из красного сафьяна.Дворянина нельзя дарить,Как простого смерда, —Сердце чистое недаром слышит,Как отец и дед егоВ небесах плачут,Что дошел их сын до нищеты и позора.– —С юных лет осталась Феодосья вдовою.Она не роптала,Судьбу не корила.Говорила тем, кто приходил ее утешить:– Кто мне дал однажды любимого мужа,Тот, по воскресении,вернет мне его снова.Сердце робкое страшитсяИ малой разлуки,Сердце чистоеАлмаза крепче,А у ГосподаИ тысяча лет – как один день.

II

О ту пору задумал царьАлексей МихайловичВесь народ християнскийОбратить в рабство,Приковать к земле железной цепью,Приравнять нашу горькую долюК доле скотов бессловесных.Вот сошлись на совет князья да бояре —Никого не нашлось за народ заступиться.По душе им государево решенье,И недаром:Християнский пот для них – то жемчуг,Кровь народная – червонное злато.Больше всех царевы родичи довольны,Первый среди них —Борис Иванович Морозов.Как домой воротился боярин Морозов,Выходила Феодосья Прокопьевнаему навстречу,Выходила – говорила без боязни:– Государь-отец-старший братец!Высоко в небе светит солнце.Но превыше солнцаПравда Божия сияет.Не посмеет солнцеЛишить землю света —Не посмеетОт Божьей правды отступиться.А царей-князейНад людьми Господь ставит,Чтоб творили им правду и суд,А не пот с них лизали кровавый!Прогневили Морозова слова Феодосьи.Не стерпел он,Сказал ближним своим людям:– Загордилась невестка,И впрямьВозомнила себя всех умнее!Ну вольно тебе!Любишь молиться Богу —Заточу тебя в монастырь далекий,Будешь класть поклоны и днем и ночью.Так сказавши,Затворил он дверь и лег на постели,Только видит:Вошла к нему гостья,Та, что сквозь любые двери проходит,От которой замком не замкнешься.Вошла смерть самасо серпом своим острым,Отделила душу от боярского тела,И отправился он на судК Господнему престолу.– —А уж царские стражипо всей земле рыщут,Зорко смотрят,Чтоб рабства никто не избегнул.Ловят беглых,Непокорных казнят жестоко,В рудники ссылают на Лену —Ледяную реку.Больно землю долбить во мраке,На коленях стоя, —Во сто крат больнееВспоминать о детушках родимых,Как их продали на чужую сторонкуЗа бочонок вина, да за конскую сбрую.Господи, Господи!Не Ты ли нас создал!Не Христова ли кровьНас от вечного ада искупила!Посмотри же,Как здесь они ругаются над нами!Сатана в аду такого не измыслит —От сосцов материнскихОтрывают младенцев,Вместо них суютЩенков собачьих.– Корми, сучья кровь,Сучат господских!С человечья молокаОни станут еще злее,Коли вздумаете бежать —Разорвут вас на части.– —Как услышал царь Алексей Михайлович,Что народ со всей землиВопит к Богу,Призадумался онИ на страшное отважился дело —Искривить решил святую веру,Заслонить от нас, грешных,Небо Господне,Чтоб молитвы наши туда не доходили,Чтоб заступники нашиОт Русской земли отвернулись.Призывает к себе царь советчика злого,Патриарха-антихриста,Лукавого Никона-собаку.Говорит ему бессовестный Никон:– Повели, государь, чтобы впредьВо всей земле РусскойНе посмел никто помолиться Богу,Прежде чем поклонитсяЦарю и патриарху.Чтоб никто не смелИскать иной правды,Кроме той,Что патриарх и царь возвещают.Ты велишь —А уж стражи твои досмотрят зорко,Чтоб никто твоего повеленья не нарушил.Господи!Как же быть нам?И что делать?Страшен гнев Твой,Да говорят же,Что Бог – высоко.Царь – далёко,Да палачи его всё ближе!Топорами стучат,Рубят срубы, чтоб жечь нас живыми.Смилуйся над нами!Укажи, на кого опереться!Тьма кромешная нас объяла,Без огня путеводногоПогибаем!Говорит Господь:Кто зажжет светильник,На высоком местеПоставить его должен.Оттого и Москва святаяНа холмах стоит на высоких.Высоко стоял Морозовский дом,Был он всей Москве виден.Распахнула Феодосья Прокопьевнаего двери,Потянулись туда Божьи люди —Те, что истину БожиюПревыше души своей возлюбили,Что и малую крупицу правдыНе уступят сатане вовеки.Стал Морозовский домСловно крепость.Словно пламя к небу,Возносилась оттуда молитва.А вокруг народ московскийИсполнялся силыИ стоял за правду —Не хотел царю покориться.Как узнал про это царьАлексей Михайлович,—Испугался.Глубокой ночьюВорвались к Морозовой его стражи,Заковали боярыню тяжелой цепью,С милым сыном проститься не дали,Повлекли в монастырь, в подземелье.Говорили царю приспешники злые:– Повели, государь,Ее сжечь поскорее,Чтобы впредь другимНеповадно было.Только царь недаромДушу дьяволу продал —Научил его дьяволХитрости змеиной.Отвечал им царь:– Ой вы, верные слуги!Человека сжечь —Нехитрое дело.Прежде надо, чтоб от правдыБоярыня отреклася,Чтобы подлый людНадежды на Бога лишился.Приходили к ней в подземельеЦарские вельможи,Приходили – увещали ее и стыдили:– Не годится тебе, боярыне знатной,Черный хлеб глодатьВ кандалах и в кровавой коросте.А повинна в той бедеТвоя гордыня,А гордыня – это грех величайший.Феодосья Прокопьевна им отвечала:– Неужели бояре Христа знатнее?Он – мой истинный царь —Не гнушался такой пищей,Он терновым венцом венчался,И был за меня распят.Не предам я его любвиИ под самой жестокой пыткой.Так она говорила в сыром подземелье,А слова ееПо всей Москве разносились.Пробирались к ней в темницуВерные люди,И она их наставлялаИ укрепляла в вере.А тюремные стражиМежду собой шептались:– Как мы их сегодня не увидим,Так пусть на Страшном СудеНе увидятся грехи наши.Догадался об этом царьАлексей Михайлович —Приказал везти боярынюна Ямское подворье,Чтоб пытали ее тамПалачи непростые —Князь Одоевский и князь Воротынский.Заломили ей белы руки,Связали,Высоко подвесили на дыбу.Стали бить кнутами нещадно,Так что кожа клочьями повисла.А потом ее водой отливалиИ пытали вновь,Каленым железом.Удивилась Морозова их лютой злобеИ, пришед в себя, князей спросила:– Отчего я вам так ненавистна,Князь Одоевский и князь Воротынский?Я ль не ласково в моем домевас встречала,Дорогих гостей,Кумовьев своих крестовых?Потемнев лицом, князья отвечали:– Праведный для грешных —Что огнь адский.Вся неправда, что в сердцеу нас гнездится,Чуть завидя тебя, на дыбы вставалаИ терзала наши бедные душиЕще злей,Чем тебя мы сегодня терзаем.Доложили царю Алексею Михайловичу:– Не сдается боярыня Феодосья.Только молит Христа:«Не покинь меня, мой Боже!Я и в смерти от Тебя не отрекуся!»Усмехнулся царь,Повелел до времени ее не мучить.Сам отправил соглядатаев тайныхПоглядеть за морозовским домом,Разузнать,Как живет ее сын любезный,Молодой боярин Иван Глебович.Шел Ивану Глебовичувосемнадцатый годочек.Был он разумом светел,Учен,И к людям ласков.А лицом и статью был так прекрасен,Что народ московскийДивился, на него глядя:Чисто ангел БожийБоярское принял обличье.Только с ночи той,Как в цепях увезли Феодосью,Перестал ее сын выходить за ворота.От тоски и ночей бессонныхЗанедужил Иван Глебович —В тот же час об этомСтало царю известно.Посылал к нему царьЛекарей самых лучших,Самых лучших лекарей немецких.Наливали они в чарку лекарства,А в лекарство подмешалиСмертельного яду.Только выпил Иванушка того зелья,И закрылись навсегда его ясные очи.– Видишь ты теперь, чтоГосподь тебя покинул,—Говорили Морозовой ее супостаты.– Он от мук тебя не избавил,Он лишил тебя сына.Нету пользы в твоем упорстве.Покорись лучше царской волеИ покайся в преступной гордыне.Зарыдала Феодосья Прокопьевна,завопила:– Ах вы, Каиново семя,Я ль не вижу,Чему вас наущает дьявол!Мало вам, что вы извели мне сына,Всю-то Русскую землюПогубить вы хотите!Знайте,Ежели не вытерплю этой муки —В Судный день Богородица СвятаяОт народа сего отвернется,Не замолвит за негопред Господом словечка!Матушка-Заступница!Не отринь нас, грешных!Донеси до ГосподаМольбы наши!Ах, одна,Одна осталась нам молитваНа года,На века скорбей грядущих:Дай нам, Господи,Твоего терпенья —Бесконечного терпенья Христова —И тогда никакая силаНас с Тобой разлучить не сможет.Мы Москву святую покинем,Белокаменные оставим храмы,И уйдем тропами глухимиРади правды Божьей скитаться.И в скитах,В урочищах темныхСбережем наше сердце живое —В нем пребудет живой наша правда,И на Страшном Суде просияет.Не затем ли Ты, Господи Боже,Широко нашу землю раскинул,Оградил ее лесом дремучим,Оковал ее морем студеным?– —Понял царь Алексей Михайлович,Что не онНад нашим сердцем властен,И решил отомстить лютой местьюТем, кто Господа сильней других любит.Повелел он боярыню ФеодосьюОтвезти в глухой далекий Боровск,Вырыть там преглубокую яму,Чтобы в нейБез еды-без светаДолгой смертью она умирала.Как услышала Морозоваприговор жестокий —Кликнула она свою верную подругу,Честную вдову Марию Данилову,И сказала:– Отыщи, Мария Герасимовна,Ты в Москве князей Урусовых терем,И скажи сестре моей меньшей,Молодой княгине Евдокии —Повелел мне царь умереть лютой смертьюРади правды БожьейВ святой земле Русской.Светлая княгиня Евдокияпомолилась Богу,Богу помолилась —святое Евангелье раскрыла.И прочла она слова Господни:«Если семя пшеничное, падши в землю,Не умрет – то пребудет одиноко,А умрет – то принесет плод великий».И сказала княгиня Евдокия:– Дорог муж,И дороги малые дети.И жизнь дорога.А правда Божия – всего дороже.Она мужу-князю в пояс поклонилась,Малых детушек своих поцеловала.Взявшись за руки, пошли они с МариейИ пред царскими судьями предстали.И сказали они судьям царским:– Умереть хотим с Морозовой вместеРади правды Божьейв святой земле Русской.Чтобы правда на Руси не погибла —Воскресла —Лютой смертью нынеБез страха умираем.Отвезли их всех троих в Боровск,Опустили в страшную яму.И Морозова до конца сестер ободряла,Проводила их в путь,И сама умерла последней.С той поры народ християнскийСтал горькой вдове подобен —Нет у нас государя,Пасут нас лютые волки.Господи Боже!Смилуйся над нами!У тебя ведьИ тысяча лет – как один день!

Царь Манассия [1]

Повесть

I

Царя Манассии грехиТяжелой тучейВисели над Иерусалимом.В должный срокОна дождем свинцовым разродиласьИ каменным.Пустыней стал великий город,Возлюбленный Всевышним.И не избегнул наказанья царь Манассия:Он был закован в цепиИ на чужбину отведен как пленник.В огромном ВавилонеОн в тесную был помещен темницуИ там оставленС памятью своей наедине.Возможна ль собеседница ужасней?Таких грехов жестоких и бесстыдных,Какими до краев она полна,Никто еще не совершал, пожалуй.Едва захочетСознанье истомленное МанассииВ какой-нибудь из уголков ее забиться,Его тотчас оттуда гонит прочьВидение кровавого кощунства,Им совершенного.И так – в несчетный раз.Отчаявшись, решает царьС обоими —С сознанием и с памятью —Покончить разом.И с короткого разбега,Насколько позволяет цепь,Он ударяет головой о стену.БольИ крови вкус соленыйЦаря с самим собою разлучаютненадолго:Вот он опять в Иерусалиме,И небо – как расплавленный сапфир,И солнце нежно жжетСквозь перья опахала.В сопровождении друзейЦарь пересек подворье ХрамаИ на потеху свитеНа стене священнойНарисовал когтистый знак Молоха.– Царь! Помилуй!Ты нас погубишь всех!За святотатство этоНа наши головы обрушится сей Храм! —И тянется дрожащая рукаУжасный знак стереть.Не говоря ни слова,Короткий меч хватает царь МанассияИ руку отсекает.Тотчас же царские друзьяСвященника на землю валятИ бьют ногами до смерти.А царьЕго с улыбкой вопрошает:– Что ж?Как видишь, Храм не рухнул.Но в ответС земли встает старик-священникИ отрубленной рукойПытается стереть ужасный знак.И вновь его сбивают с ног,И вновьОн поднимается и тянется к стене.И вновь он на земле.И вот встает опять.И видит в ужасе Манассия —Захлопнулась минута, как ловушка,И он отсюда никогда не выйдет.И еле-елеВорочая тяжелым языкомИ непослушные слова соединяя,Царь просит Господа ВсевышнегоЕгоОтсюдаВыпустить...Но Бог его не слышит.А старик опять встает,И снова падает,И вот опять встает...И царь кричит,Кричит и Бога умоляет!..– —В темнице смрадной пробуждаясь,Весь в крови,Дрожит Манассия от боли и обидыНа Господа.– Велик, велик мой грех!Но почему же молния ТвояВ тот миг меня не поразила? —Храм не рухнул,СолнцеСияло в безразличной вышине,И царь Манассия победитель вышелИз наглой брани с Господом небес!О горе!– Почему меняЗемля, разверзнувшись, не поглотила,Когда я сыновей своих в огоньКидалКак наилучший дар Молоху?!..– —...В двенадцать летНа царство был Манассия помазанВ том городе единственном,КоторыйИзбрал для обитания Всевышний.И город сей в садах благоуханных,И землю, источающую мед,И свод небесный с солнцем и луною —Как должноеВ бестрепетные рукиОн принял.Царские рабыВо всём ему покорны,Священники ГосподниВ нем Божьего помазанника чтут,И дорого заплатит тот,Кто счастью беспредельному МанассииЗахочет указать предел.Но солнце, обходя великий город,Отсчитывает дниИ отмеряет ночи.И вот царю однажды показалось,Что дни, сияющие безмятежно,Короче сделались,А ночи – холодней.И этот холод, словно запах тленьяПрилипчивый,Он отогнать не может,Как будто он сочится изнутри,Из сердца царского.А кровь его разноситПо жилам всемИ поражает мозгНеодолимым страхом вечной смерти.Царь слышал много раз,Что Бог ВсевышнийЕсть Бог живыхИ запрещает ОнМежду двумя мирами —Зримым и незримым —Передвигать межиИ поднимать завесу.Но слышал он, что есть другие боги,И что куда сговорчивей они.Печален бродит царь МанассияВ садах иерусалимских несравненных,И отгоняет лунноликая АстартаЕго печаль,И он ей платит щедро.– —Иерусалим! Иерусалим!Столица,В которой Бог Всевышний обитает!Гора великая, гора святая,Где небо приклоняется к земле,Где наполняются уста пророковГлаголами ГосподнимиИ ходитПо площадям и городским базарам,Став человеком,Истина сама.Но с омерзеньем смотрят на пророковЦаря Манассии рабы.В водовороте сладострастной лжи,На пиршествах Астарты и Ваала,Господня истина —Как желчь и как полынь!– Идите прочь!Знать не хотим ни вас,Ни Бога вашего!Он непомерной платыС нас требует за милости Свои!За всё благодарить —За вдох, за выдох,Смирять гордыню каждый час и мигИ неустанно ближнего любить —Да у кого ж на это хватит сил?Да это тяжелейший труд на свете!Неужто выколоть себе глаза,Чтобы не видеть, как Его щедроты,Минуя нас, прольются на других?Иль собственную грудь вспороть ножом,Чтоб выдавить из сердца зависть?А между тем наш долг растет,И он стеноюВстает меж нами и Всевышним Богом!Нам нашей скверны не избыть!Идем к чужим богам искать защиты —Они нам будут рады и таким!Но вот к чертогу царскому подходитНевзрачный человекв одежде запыленной,И стража расступается пред ним —Пророк!А царь Манассия смущен,Он думал,Что все они давно перевелись.А если кто и выжил, в щель забившись,То побоится выползать оттудаИ вновь пугать царя Господним гневом,Который всё никак не состоится.С насмешливой улыбкойПриказывает царь пророку говорить.И раздается тихий голос:– Бог ЕдиныйПослал меня к тебе, о царь Манассия,Сказать,Что он есть Всемогущий Бог.Ты осквернил священный город кровьюИ трупами невинных переполнилВ угоду лжебогам,Которых тыВ безумье почитал богами смерти.Но всё подвластно Господу живых!И сотворит он день,Тот самый день, в который,Простершись на земле,Ты будешь умолять,Чтоб он тебя помиловал и принялРабом последним в Царствие свое!И вот знамение, что не напраснойТвоя молитва будет, царь Манассия:Те капища Ваалу и Астарте,Что ты с весельем возводилпри свете дня,Во мраке ночи станешь разрушать,Горючими слезами обливаясь.Царь привстает:– А не сказал лиТебе твой Бог,Что я за эту дерзостьС тобою сделаю?– В твоей я власти, —Незваный гость чуть слышно отвечает,—И ты, скорей всего, меня убьешь.Но тот, кто жив, вовеки не умрет...Тебе же предстоит, о царь Манассия,Переходить из смерти в смерть...ЖезломЦарь бьет пророка по лицу,А стражаПо земле его волочитК котлу, в котором варится смола.И умер он!А царь Манассия в темнице,Как ни старается,Не может умереть.– Какие-то есть жилы на руке...Их можноПерекусить – и кровью изойти.Но в этой темноте – как их отыщешь?Пустое дело, нечего стараться.Решает он от пищи отказаться,Которую тюремщики швыряютК его ногам – и на десятый деньСмерть придвигается уже вплотную.Да, здесь она, за дверью – и сейчасВойдет.Но почему-тоОна уже не кажется желанной,И лютый страх опять владеет им,И он уже готов кого угодноВзамен себя послать в ее жерло.Пусть дочери идут,И сыновья,И жены царские,Друзья и слуги!И весь народ земли, его рабы,Пускай в колонну строится,И пустьЕго ведут служители МолохаВ пылающую печь – насытить смерть!– —...Но больше откупиться нечем:ОнУже не царь,Он узник осужденный.И казнь его назначена на завтра,Мучительная огненная казнь.Но после пытки, от которой онСебе на удивленье жив остался,Он казни не боится —Дон АнтониоБыл прав во всём.Не зря он их училДыханье останавливатьИ болиНе чувствовать при этом никакой.Он пытку выдержалИ на костреСознание успеет потерять,А едкий дым доделает свое...Но главное не это, а другое:Он никого под пыткой не назвал!Иначе – страх и ужас! – столько разВ своих последующих воплощеньяхОн на костре горел бы, сколько душОн выдал бы сегодня палачам.А ворожба, и вызыванье мертвых,И на святых прилюдная хула,И многое другое из того,Что инквизиция ему вменяет —Конечно же, всё это было,Было.Да вот когда?Ты лопнул бы от злобы,«Священный суд»,Когда б в мои ты мыслиПроникнуть смог!Ты хочешь насладитьсяСтраданьями невинного —А яПеред иным стою СудомИ верю,Что справедлив мой страшный приговор....Такой недолгой жизнь моя былаИ безмятежной.Озарял, как солнце,Ее сосед-помещик дон Антонио.Он, собирая нескольких друзей,Рассказывал им тайны,От которыхСветлеет сердце,Увлажняются глазаИ отступает мерзкий страх,С рожденьяПрилипший к телу, —Вечной смерти страх.О эти встречи и беседы!НочьЗаполонил жемчужный запах моря.Игольчатые звезды над листвою —Как сполохи какой-то высшей жизни.А дон Антонио нам говорит, что так жеМы здесь сходились пять веков назад...Тогда еще не царством инквизицииОтчизна наша бедная была.Здесь цвел недолгий мусульманский рай,Навеки отлетевший к этим звездам.А мы остались на земле.Она,Казалось, мертвой хваткой нас держалаИ возвращала каждый раз в себяНаш прах.Но скоро эта связь порвется —Так дон Антонио нам говорил —И долго наши души будут врозь.Одни родятся в христианской вере,И осенит их с неба Южный Крест.Моя судьба – евреем стать,хоть вспомнитьЯ так и не сумел, что им когда-то был.А самому Антонио предстоялоРодиться вновь кочевником-арабом,Спать на спине верблюдаИ во снеУкрадкой возвращаться в Андалус. [2] О дон Антонио!Всего за полчасаДо появленья стражей инквизицииТебя увел небесный караван,Державший путь к палаткам бедуинским.Куда же денусь я?ИерусалимРазрушен за грехи царя Манассии,И мой народ с чужбины на чужбинуСмертями и рожденьями гоним...– —– Горит! – Горит!И вправду – запах гари.Так значит, дым меня не задушил?Как странно – если бы не этот запах,Я думал бы, что умерИ лечуНадзвездными путями к новой жизни.Но сильно пахнет гарью. – А вверхуКакое-то свеченье.Ближе, ближе.И проступают башни городскиеИ очертанья сказочных дворцов.Туда?Но это град небесный,Град святых.Там нету места грешникам сожженным!– Огонь! – Горят соседние вагоны!– Погибли мы!– Так вот мне почемуПриснился сон про этого испанца!– О Господи! Не дай, не дай сгореть!Хоть нибудь освободи отсюда!– Остановился!– Дверь! Выламывайте дверь!– Вы слышите, стреляют!– Партизаны!– Конечно! Это немцы ловят тех,Кто убежать пытается!– Посмотрим!– Ну что ж ты? Прыгай!– Он не может, он старик!– Толкай его сильней, здесь много снега!Паденье. Боль. И забытье.Короткое иль долгое, кто знает?..– —...Как больно мне, и холодно, и страшно.Что значат эти черные стволы?Как здесь я очутился? НеужелиИзвергла вавилонская темницаМеня из недр своих на этот снег?Но я здесь не один – я слышу крики,И лай собак стоит остервенелый.Стрельба!Стрельба?Так вот она, разгадка!Теперь я понимаю, что к чему!Я в прежней жизни был царемМанассией!Теперь мне ясно всё, как божий день.Я царь Манассия – так значит,не напрасноЯ в прошлый раз расстрела избежал.Иначе я бы ничего не вспомнил!...Всех до единого переписалиЕвреев городаИ повелиСебе могилы рыть и в них ложиться.И, самый старый и больной из всех,Сумел я убежать, подделал документыИ малый срок у смерти отыграл.Но боги ада жаждут своего.Вслед за евреями черед приходитВсем остальным и я попал в облаву.Теперь уже, со сломанной ногой,Я не смогу бежать.Но для чего бежать мне?Не сюда лиСтремился я в бесчисленных рожденьях?О, будь я настоящий каббалист,А не такой вот дилетант-невежда,Я по стволам вот этим, по ветвямПрочел бы, как по книжке,Что ВсевышнийИ этот день, и место сотворил,Чтоб я здесь встретился с самим собою!И ты, звезда над этой черной кроной,Я слышу голос твой,Я понял, что ты значишь!Но почему меня никто не ищет?Всё понятно:Пытаются прорваться к партизанамТе, что бежать смогли.ПогоняИдет за ними.Лай собачий и стрельбаСместились вправо и уходят в чащу.Что делать мне?Лежать и смерти ждать?Но я же царь!Так не в моей ли властиПогоню повернуть,Чтоб хоть кого-нибудь спасти?Ну, дьявольская рать в рогатых касках,Здесь знатная приманка для тебя!– Hierher! Hierher!Da ist der Jude! Jude! Jude! [3] – —...Душа блаженствует, из света в светПереходя и наполняясь светом.Душа-страдалица!Как тяжело пришлосьТебе в темницах из костей и плоти.Как страх небытия тебя изгрыз!И как оно пыталось овладетьТобой живоюИ в безумии топило.Небытие! Пускай тебе в уделДостанутся преступные деянья,В безумье сотворенные,ПускайВ тебе исчезнет всё,На что толкалНеодолимый страх исчезновенья.А наверху – сияет ярче солнцаИерусалим Небесный,Град живых!О родина моя!Узнай меня! Прими!О, только бы с тобой не разлучаться!Но то, что накопилось там, внизу,Не так-то просто отпускает.И тянет всё сильней,И камнем – вниз!..– —Он прикасается к своей руке иссохшейИ кожу теребит —Он жив, он снова здесь.Сейчас войдет тюремщикИ миску с тошнотворного едойПоставит на пол.Вот послышались шаги,Сейчас засов зазвякает...Но громомГремят затворы!– Царь! Вовек живи!Владыка вавилонский возвращаетТебе свободу и престол отцов!О эти голоса!О воздуха касанье!И запахи!– Но почему, друзья,Темничный мрак идет за нами следом,И я совсем не вижу ваших лиц?Иль это ночь такая наступила?Увы, теперь всегда со всех сторонОбъемлет эта ночь царя Манассию —СлепымВернулся он в Иерусалим!– —Приказывает царь соорудитьПророкам пышные гробницы,Приказывает из своих пределовИзгнать Ваалов и Астарт.Царские рабы,Во всём царю покорны,С таким же рвением, с каким ониСооружали капища и рощи насаждали,Теперь всё разбивают на кускиИ рубят.Но добру – не пропадать же!Они в свои дома обломки волокут —Из них очагПолучится прекрасный.А дрова из рощ священныхИх пище придадут особый вкус....Тысячелетия пройдут,А всё не смогутОт вкуса этого избавиться они...– —Клянется царь и детям, и друзьям,Что он во всём Всевышнему покорен,И что он раб Его,И что во всех мирахНет сладостнее ничего, чем это рабство.Но горькими-прегорькими слезамиОбожжены незрячие глаза,И по утрам он их открыть боится,Чтоб не увидеть снова темноту.Он, засыпая, видит сны,Но в этих снахНе видит он садов Иерусалима.Блуждает в вавилонских подземельяхЕго душа —Но как раздвинулись они!И как освещены!Да это целый город!И в нем – такое множество людей,Что улицы едва вмещают их.Но каменные своды их гнетут,И безысходная печаль у них на лицах.Он к ним бросается и хочет прокричать,Что каменные своды – не навечно,И что над ними – синева небес,А их превыше – небеса иные!...Но ничего не получается —ОниЕго не замечают и не слышат,И только в нем самом звучат его слова.И он их повторяет, просыпаясь.А мрак стоит над ним,и уходить не хочет...

1

Манассия – иудейский царь, четырнадцатый из династии Давида. Период его правления охватывает почти всю первую половину VII века до н. э. В IV Книге Царств (21, 11—12) о нем сказано: «...За то, что сделал Манассия, царь Иудейский... – так говорит Господь, Бог Израилев, – вот, Я наведу такое зло на Иерусалим и на Иуду, о котором кто услышит, зазвенит в обоих ушах у того...» Также у пророка Иеремии: «...Так говорит Господь: <...> отдам их (израильтян) на озлобление всем царствам земли за Манассию, сына Езекии, царя Иудейского, за то, что он сделал в Иерусалиме» (15, 4).

2

Андалус – арабское название Испании.

3

Hierher! Hierher! // Da ist der Jude! Jude! Jude! – Сюда! Сюда! // – Здесь еврей! еврей! еврей! (нем.).

II

И вот однажды растворится ночь,И день придет,Тот самый день, в которыйПрорвется свет сквозь толщу облаков,И сквозь обледенелое стеклоСкрипучего трамвайного вагонаДо глаз его дотянется потухших —И он вокруг посмотрит с удивленьем.На окнах – толстый лед,И если бы не знать,Что там за ними,Может показаться,Что едешь в никуда.И это лучше,Чем в школу ненавистную идти.Нет, кажется, сегодня он опятьДо школы не дойдет, а будет шлятьсяПо городу, верней – под ним,В метро.Но что с трамваем делается?! —ОкнаВдруг осветились необыкновенноИ заиграли сказочным огнем!Он усмехается —Ну да – «мороз и солнце»,«Чудесный день», «прелестный друг»,«Хрустальный гроб».Но что за остановка? – И в ответЗвучит, как гром:– Преображенский вал!Здесь всё преображенское вокруг —Метро и площадь.Рынок.Переулки.Он здесь родился.Почему же вдругЕго названье это обожгло?И что сегодня с небом происходит?Оно огромнееИ движется куда-то!Нет, ни за что он в школу не пойдет.В метро?Ну уж туда-то он не опоздает!Подземка! —Так отец его и матьМетро по старой памяти зовут —Единственное место в целом мире,Где он себя не чувствует изгоем,Нелепостью ходячей меж людей.Родителям внушают психиатры,Что он в подземном этом царстве ищетЗабвенья,От реальности уходит.Если хотите – форма наркомании.Ну это разве что про вас самих!Не вы ли самиВсю жизньИсходите самообманом,Друг с другом состязаясь исступленноВ своих олимпиадах бесконечных,Когда за всё про всёОдна награда – смерть.Но если он заявит это вслух,Его в психушку упекут в два счета.Не лыком шит!Предпочитает онОтмалчиваться, глядя исподлобья.Однако знает он, где распустить язык,И понаслушаться, и понабратьсяТакого, отчего приличным людям впоруИз кресел вывалиться на паркет.Зато здесь самому себе никто не лжет,И слово «смерть» у них не под запретом.Наоборот, оно нередкий гостьВ их разговорах.С толком и со смакомОни часами могут рассуждатьО разных способах самоубийства,А понижая голос, и о том —Как убивать.Без жалости и риска.Они любовью к жизни не пылают,И целый мир в обидчиках у них.Один на днях рассказывал со смехом,Как мать его базарила по пьянкеИ громко жаловалась, матерясь,Что вотОна пятнадцать сделала абортов,А всё не те!И вот теперь кормитьЕй подлеца приходится такого.И все с ней соглашались, что, конечно,Она дала промашку,А емуВесьма не повезло.Не то что тем пятнадцати!Отцы и братья старшие сидят,И перспектива – вся как на ладони.Подвал не даст соврать.А выше этажомЕще поют про яблони на Марсе.– —И он здесь свой среди своих. И этоПочти невероятно.ТочноНе может он понять, зачем и какВ своей родной семье он оказался.Отец при Сталине – и то не сел,Хоть был всегда начальником.А мать!Да ей, наверно, непристойных словИ слышать никогда не приходилось.И братец – так талантлив и учен!Того гляди —вторым Эйнштейном станет.(Он первого Эйнштейна пристрелил бы,Да очень вовремя тот помер сам).Прекрасная еврейская семья.И он один – ее несчастье, стыд,Угрюмый бездарь, черная дыра.И всё равно они его жалеют,Из школы в школу переводят,Просят —В который раз!..Швыряет гневный завучПеред отцом тетрадку с сочиненьем.Ошибки в каждом слове!Почерк жуткий!А пишет он не много и не мало,Что очень глупо поступил Онегин,Не дав себя убить на той дуэли.А ведь прекрасный был бы вариантДля Ленского, и Ольги, и Татьяны.И сам Онегин был бы рад и счастлив,Поскольку жить охоты не имел.И это в год, когда идет странаК пятидесятой славной годовщине!Ну разве же за это —Вот за это?! —Боролись мы в семнадцатом году?!Отец, глаза смущенно отводя, —В который раз! —Всё то же повторяет:Что много лет назад, когда он былВ весьма ответственной командировке,Жена – на пятом месяце тогда —Попала на Лубянку по ошибке.И хоть ошибка сразу разъяснилась,И в тот же день она ушла домой,И перед ней полковник извинилсяПо меньшей мере двадцать раз, —Но ужас всех застенков,Лагерей,Всех пересыльных тюремИ этаповНа мозг младенца отпечатком лег,И он таким, какой он есть, родился.– —И вот на площади ПреображенскойСтоит он,И над ним бушует свет,Какого он до этого не виделНи разу,Ни во сне, ни наяву.– Простите, мне сегодня не до школы!Всё небо в разноцветных облаках.И он пойдет туда, куда ониЕго ведут.На рынок – так на рынок.Но через рынок,В эту рань безлюдный,Он пролетает, словно на коньках,И упирается в кладбищенскую стену.Нет, кладбище сегодня ни к чему.Туда всегда успеется.А справа —Распахнуты огромные ворота,И там, за ними – церковь под крестами. [4] Он обошел ее кругом, взрыхляя снег.А возле колокольни,У ограды,Стояли двое, явно деревенских —Мужик и баба,И между собойО чем-то спорили.И страшно захотелосьЕму подслушать этот разговор.Мужик в тулупе, в длинных сапогах,Огромною обросший бородою,Напористо и с жаром говорил:– Сей город есть духовный Вавилон,Вертеп убийц, лжецов и чародеев.Мильоны душ прошли через него,Которые с рожденья и до смертиНи разу не помыслили о Том,Кто им дарует жизнь, и хлеб, и воздух.Но близок час – разверзнется земля,И толща водная безбожников покроет.Господь не пощадил Иерусалим —Уйдут ли от расплаты дети мрака?А женщина в ответ на те словаСмеется, как от радости нежданной.– Да разве ты не видишь?Мы – на дне,И толща водная нас покрывает,И даже от прозревшего скрываетПревечный свет и небеса небес.Но если смелости тебе достанет,И если ты все силы соберешь —Иерусалим Небесный,Божий Град,Над этим грешным городом увидишь.– Выходит, голову вот так задрав,Его ты отовсюду можешь видеть? —И в голосе его звучит насмешка.Она слегка колеблетсяИ всё жеНегромко отвечает:– Есть места,Где небо – ближе.И одно из них – здесь рядом:Это площадь Трех вокзалов.За час до наступленья темноты......Но он ее не в силах больше слушать —Бежать туда, бежать! Скорей в метро!– —Из-под земли выходит он.А небоУже опять в тяжелых темных тучах.И небывалый свет почти исчез,Но задержался на вокзальных башнях.И три вокзала – словно корабли,Сигналы посылающие в небо.– —О, если бы здесь не было людей!Он встал бы на колени,Землю грыз!Откройся! Покажись!Яви свой свет!Ты здесь. Я это знаю.Сердцем вижу.Он озирается, ища кого-нибудь,Кто бы пришел на помощь.Если толькоЗдесь двое или трое захотятТого же самого,То небо отворится.Но нету никого.Огромная странаПеретекает через эту площадь,Но все идут подземным переходом,И некогда им на небо глазеть.Промерзший до костей,Глотая слезы,Бредет он поздно вечером домой...Он, засыпая, видит сны. Но в этих снахНе видит он садов Иерусалима.Он видит самолет.Один и тот жеВ московском небе странный самолет.Он смотрит на него из-под руки,С земли,И различает очень четкоНа крыльях свастику —Молоха страшный знак —И летчика, сидящего в кабине.Он взглядом набирает высотуИ вздрагивает:Сквозь стекло кабиныОн видит самого себя.И вот уже он самЛетит и видит, как под ним ползетОт самолета тень,И на глазах чернеетИ искривляется – и свастикой когтистойВпивается в дома и в переулки,В пути трамвайные и в станции метро.Царя Манассии грехи свинцовой тучейЛетят над обомлевшею Москвою,И показалась площадь Трех вокзалов...И он уже опять стоит внизуИ смотрит вверх с трамвайной остановки,И на него ложится эта тень.И понимает он: еще секунда —И люк откроется,И всё, что силы адаИзобрели, чтобы с небес на землюОбрушивались ненависть и смерть,Оттуда упадет...На страшный крик егоСоседи за стеной проснутся,Мать заплачет,Отец – в который раз! —Проговорит:– Лечить его, лечить! А то мы всеОкажемся в дурдоме вместе с ним. —И, пригоршню таблеток проглотив,Забудется под тяжкий стук в висках.А он опять идет в свое метроПревозмогать недобрую реальность,Навязанную неизвестно кем,Но всеми принятую безраздельно.Какое множество людей!Он любитСмотреть им в лица, поднимаясь вверхПо эскалатору, когда они,Смиренны, бесконечно терпеливы,Спускаются под каменные своды.И в длинных переходах на «кольце»Смотреть им в спины,Словно перед нимИзмученных овец большое стадо,А он – пастухИ гонит их куда-то.И кажется, что каменное небо,Которое рукой потрогать можноИ от которого никто не ждетКаких-то там чудес и откровений,Им во сто крат понятней и роднейБездонной выси,К вечности зовущей.Да что с них взять, когда они в могилахРодятся и живут,И кроме смерти —Хоть расшибись – ничто не светит им!Но каждый раз, когда он едет внизИ смотрит на соседний эскалатор,Он видит, как они,Пускай невольно,Вверх обращают лица —И на мигНевнятной озаряются надеждой.О, если бы он мог им прокричать,Что там, над этим городом, где срокиОни мотают в ожиданье смерти,Есть Град Живых!..Но он же никогдаИ сам его не видел...Целый деньОн ездит по «кольцу»,Потом на Юго-Запад,Потом домой обратно,По прямой.– Ты на Дзержинке сходишь?Если нет —Садись, не стой в проходе.Он садится.И женщина, которую в тот деньОн видел на Преображенке возле церкви,Сидит напротивИ ему в глазаТак смотрит, словно требует чего-то.И понимает он, что всёУже произошло,И вместе с неюНа «Комсомольской» надо выходить.Он понимает, что его нашлиИ больше потеряться не дадут.И всё же поначалу он боитсяПоднять глаза,Чтоб снова не увидетьОдни лишь облака.Но за руку она его берет,И страх последний исчезает.Он смотрит вверх —И видит над собоюИерусалим Небесный —Божий Град.

4

...Церковь под крестами – старообрядческая церковь на Преображенском валу в Москве. В ее служебных постройках, по свидетельству очевидцев, вплоть до 60-х годов XX столетия проходили тайные собрания христововеров, в просторечии называемых хлыстами. Йод крестами – т. е. действующая.

Сказание об Иннокентии Смоктуновском

I

Синоним гениальности.Актер,Которого любили, словно Бога,Или Пушкина в России любят.Судьба, достойная поэм и лучших пьес...(Но кто же Смоктуновского сыграет?) —Дивная судьба.Был год как год,Но странная истомаПодкатывала к сердцу.Как всегда,Мы о любви мечтали...А о чем жеНам, Господи прости, еще мечтать?О достоянье свалок и помоек?О том, что в гробне втиснешь-не впихнешь?Ну нет,Мы будем о любви мечтать!Хоть некого любить,И только в книжкахЧитать нам доводилось про любовь.Но вот пронесся слух, что нам готовятНеслыханный подарок —Нам,Для насПоставят «Гамлета».И не в каком-то театре,Куда нам ехать десять тысяч верстИ всё равно билета не достать,А там, куда пускают всех,Как в Божий храм.Кино! Наверно, нам не зря внушали,Что ты для нас —важнейшее искусство,Сокровище, что всем принадлежитИ каждому,Но то, что всем – важнее.Когда над кинозалом гаснет свет,Друг друга видеть мы перестаем,Но мы не исчезаем друг для друга —Наоборот, сердцебиенья всеСливаются в одно,Чтоб в это сердце,Огромное,Вместился без остаткаСияющий в ночи киноэкран.Киноэкран! Окно в миры иные!Оттуда по-иному видят нашу жизнь.Там слышат музыку, которая родитсяИз наших вздохов и шагов,Из нашей радости и из смертельной боли.Ну разве в силах мы ее расслышать?Но ты, кино, ее нам возвращаешь.И возникает смутная догадка,Что мы идем по клавишам незримым,Невидимые струны задевая,И, может быть, и впрямь дойдем когда-тоТуда, откуда свет приходит к нам.И всё же мы не так просты,мы понимаем,Что фильмы фильмам рознь,И нас не каждый деньШекспиром на экране осчастливят.Шекспир!Отец наш! Старший брат любимый!Жизнь без тебя – глухая ночь без звезд.Постылый сон рабов, которым снитсяВсё тот же бич и скудная похлебка.О Боже! Как Тебя благодаритьЗа то, что к намВ российскую глубинку,Которая порою глубже ада,Спускался онС детьми своей души!Он ради нас с прекрасною ДжульеттойБестрепетно в могилу лег живым.С Корделией он гордо отказалсяОт лучшей доли в Лировом наследстве,Чтоб душу от неправды уберечь,Для нас ее сберечь,Для нашей лучшей доли.Нас гнули подлецы,Но Гамлет, ГамлетНи разу перед ними не согнулся.За правду он погиб,А значит, и за нас.И вот поэтому, лишь речьо «Гамлете» зашла,Мы стали чуда ждать —И дождались.Еще бы!Согласно непреложному закону,Кто верит в чудо, тот его дождется.Кино – не театр.Там всё на самом деле.Наш Гамлет неподдельным был, живым,И звался Иннокентий Смоктуновский.И в этом дивном имени слилисьПрекрасный принц,бескомпромиссный, чистый,И долгожданный гений, о которомМечтала русская душа.Да, не мудрец-писатель, не трибун,Не толкователь Маркса, а всего лишьАктер.Из всех даров ГосподнихЕму достался самый хрупкий дарИ самый горький.Хорошо поэту!Ему бумага даже не нужна.Сложи стихи – и пой!А ветер их подхватитИ разнесет по тысяче дорог.Родишься вновь – и даже не узнаешь,Что эта песня сложена тобою...Да разве может быть чужоюТа песня,Что, переполняя сердце,Тебя возносит над землею?Кто б ни сложил ее – она твоя!Сокровище, что всем принадлежитИ каждому —Придите, пейте даромЖивую воду сердца моего!А каково актеру?Единственный, которому даноНастолько к нам приблизитьБожий образ,Чтоб нас его дыханье обжигало,—Он всех бесправней,Уязвимей всех.Его всепожирающее времяПреследует с удвоенною злобой.Отрезанный от зрительного зала,Клеветникам-завистникам в ответОн ничегошеньки не может предъявить.Он сам – единственный свой аргумент.Бесценный дар актераЛишь в нем живетИ в нас.Живет любовью нашей.О как же полюбили мы тебя,Наш светлый Гамлет!Как любовь росла,Когда мы из газет и друг от другаПо крохам узнавали о тебе —Что вынес ты, какой проделал путь,Чтобы свиданье наше состоялось.

II

Россия делится на две неравных части,Как две сестры с неравною судьбой.Одна другой безропотно готоваОтдать свои наряды-жемчуга,А надо будет – и последний грош.Другая всё это проглотит, не моргнув,Любую жертву примет,Но однаждыВ прекрасный день,прекрасный для обеих,Для мира целого прекрасный день —Таким великим светом просияет,Что станет видно до краев земли.Так повелось давно, и мы привыклиК специфике российского устройства:Москва – и область,До краев земли.Вот так и Смоктуновский наш пришелИз глубины, где зреют самоцветыПод ветром ледяным,Под гнетом властиБезжалостной.Был родиной егоТот самый край, где Енисей течет,Где в кронах сосен звезды поселились,И воет дни и ночи напролетВек-волкодав,И нет ему конца.Его отец, могучий великан,Работал грузчиком.На красноярских пристаняхЕму не знали равных.Но в душе,Как у ребенка чистой,Он таил,Как безнадежную любовь,МечтуСтать летчиком.Над Енисеем красные ярыВздымали в небо головы и плечи.Оттуда было видно хорошо,Как в небе кружатся аэропланы.Крылатых братьев светлая община!Он любовался ими,Он любил их.Он сердцем с ними поднимался в небо.Он был одним из них.– —Но вот однажды небо содрогнулосьИ началась война.Огромный Михаил,Колонну ополченцев возглавляя,Пошел на фронт.И словно древний Пересвет,Он пал в боюИ землю сжал в своих объятьях.И победившая душа навек вошлаВ общину светлую крылатых братьев.– —А Иннокентию шестнадцать лет...В солдатыТакого не возьмут.Да что он за солдат?Он грезит стать актером.Он родился,Чтоб Гамлета сыграть.Но это значит,Что светлый Гамлет,Благородства символ,С рождения живет в его душе.И он находит выход, чтоб оружьеСкорее в руки взятьИ отомститьЗа Родину-вдову и за отца.Военное училище не фронт,Но всё же ближе к фронту.О, надолгоЗатянется война!Успеет онВ сраженьях побыватьИ в плен попасть.Успеет вовремя бежать из плена.Добьет гадюку в логове ее.И возвратится под родное небо.И насладится торжеством полета.Но он взлетит не на железных крыльях —НезримыеНадежней и быстрей.

III

Теперь придется рассказать о том,Во что никто, или почти никто, не верит.Любовь двоих...Мы все Мессию ждем,И ждем, что у негоНа всех любви достанет.И мы его до слез любить готовыНе ради хлеба вдоволь и задаром,А потому что он бескрылых насКрылами необъятными подхватитИ победит земное притяженье,Которое враждует с нами вечноИ жаждет поглотить,И утвердить над намиМогильным камнем торжество свое.О как сладка твоя любовь, Мессия!Ты так немного требуешь взамен —От каждого по огоньку – и в пламяОни сольются общее,И станетОно ответом на твою любовь.Любовь двоих – совсем другое дело.Она трудна, она страшна:Их двое —И целый мир воюет против них.Как изворотлива земная тяга!Обличий принимает миллионы,Мильонами имен прозваться может,Но всем другим предпочитает имяНегромкое, но гордое – реальность.Реальность противостоит тому,О чем душа с младенчества мечтает:Любви навеки,Дружбе бескорыстной,Свободному полетуИ бессмертью.Но главный враг ее —Любовь.Их – двое.И сделать с ними ничего нельзя.Реальность побеждая каждый миг,Любовь двоих могучие крылаРастит,Подобные крылам Мессии.И сделать с нею ничего нельзя.ОднаждыЛюбовь двоих Вселенную заполнит.Любовь двоих Вселенную спасет.До той поры удел наш будет смерть,Разлука вечная, страшнее смерти,И горькое неверие в любовь,Дарующую крылья и бессмертье.– —...Она была такой же старой девой,Как тысячи и тысячи других,Войною заживо и прочно погребенных.Признаюсь, что вдова и сиротаНе так мне больно сердце ранят,Как эти женщины, лишенные судьбы.Любить умершего никто не запретит.Его чем больше любишь, тем он ближе.Умерший не изменит, не предаст.Но у вдовы Подольского курсантаТакого права нет.В межзвездный мракЕе душа сигналы посылает.И никакой надежды на ответ.Итак, она была одной из них.С конца войны минуло десять лет.Ей было тридцать.Все ее подругиУже привыкли к участи своей.Они пытались с жизнью примириться,Любовников каких-то заводили.Но это ничего не изменяло.Любовник заменить любви не может.Любовник – это суррогат любви.Она решила умереть, не сдавшись.Она мечтала в детстве стать актрисой.Но это не было желанье славы,Подделанное под любовь к искусству.А как иначе сделаться ДжульеттойИ умереть, чтобы любовь восславить?Воскреснуть —и опять Джульеттой стать!Ты видишь, Время,Кому-то удалось тебя схватитьИ заключить в душе —И пусть в локальной битве,Но вышел победителем Шекспир!Актера ремесло – преображеньеДуши, подвластной телу,В душу без оков.О счастье дивное – повиноватьсяТому, кто сотворил твою судьбуИ высший смысл вложилв поступок каждый!О если бы и в жизни было так!О кто бы нашу горестную жизньНам рассказал, за нас ее осмыслив!Тогда не страшно жить,Не страшно умирать,И только вечно длится воскресенье.– —Она сумела вовремя понять,Что ей талант актерский не достался.Верна своей любви, она пошла в театрДжульеттам-Розалиндам шить наряды.И там, где золушкой она служила,Она однажды стала королевой.– —Он полюбил ее еще до встречи.Не первой юности актер провинциальный,Со скрипом принятый на третьи роли,Бездомный, ночевавший где попало,Он задремал в гримеркеИ во снеУслышал, как позвали:– Суламифь!Он так был изумлен, что просыпатьсяНе захотел.Но снова прозвучало:– Да где ты, Суламифь?И между сном и явьюГраница стерлась —Вздумалось когда-тоЕе назвать родителям-евреямТем именем таинственным,Тем словом,Которое Всевышний Бог избралЛюбви-Мессии позывными.И он их принял и решил:ОнаЕго полюбит.И тогда свершитсяВсё, для чего он шел сюда годамиЧерез огромную, как мир, страну.

IV

С войны минуло десять лет.В РоссииНастала небывалая пора:Ни Сталина, ни немцев, ни царей,Ни крепостного права, ни монголов.Израненными крыльями взмахнув,Она, не веря счастью, подняласьВ космическую высь.Во всех театрахОт Эривани до ВладивостокаВ те дни Шекспира ставили взахлеб.И возвращались павшие в сраженьяхВ объятья юных матерей.ЗвучалоНад колыбелью их на все лады:– Любить, любитьОтчизну, ближних, дальних!Твоей душе принадлежит весь мир —Земная глубь и высота небес,День нынешнийИ бесконечность Завтра.Так Павел некогда коринфян уверял.И многие восприняли всерьез.И вера их по кругу всей землиНемало сотворила чудных дел.Но оказалось, что не кончен спорАрхангелов и полчищ сатаны,И враг хитрей, чем мы предполагали.Он отступил, перегруппировалсяИ двинулся на нас из всех щелей.Идет и топчет Павловы деяньяИ всё, что впопыхах успели сделать мы.Да где же мы сейчас?Какие песниЗвучат кругом!В них о любви – ни слова.Здесь каждое дыханье славит смерть.Похоже, наш корабль прибило к аду...Ну что ж, придется на берег нам выйтиИ волоком тащить сквозь этот адСебя самих и всё, чем живы мы.И ради тех, кто в насЖивет любовью нашей,Мы перетерпим всё —Чтоб не погибнуть им.Коль нет иных путей —Прорубимся сквозь смерть.И поглядим назадИ изумимся:Пошел на убыль ад,В небытие сползает.– —Коринфяне спускаются с небесИ землю принимают во владенье.Всё сбудется, Павел их учил.Давайте им навстречу полетим!Расскажем обо всём, что было с нами,И песни наши лучшие споем.
в официальном магазине Литрес