Мсяцъ за мсяцемъ «Красавица Эмилія» медленно подвигалась по направленію къ югу, и вмсто Большой Медвдицы мореходы могли любоваться созвздіемъ Южнаго Бреста. М-ръ Чокъ уже смнилъ свое джерси и морскіе сапоги на полотняный костюмъ, шляпу-панама и полное отсутствіе сапогъ, и въ этомъ вид онъ былъ единственнымъ на корабл предметомъ, доставлявшимъ нкоторое развлеченіе Стобеллю, настроеніе котораго очень страдало отъ вынужденнаго бездйствія. Его отзывы о мор настолько противорчили мысли о путешествіи ради удовольствія, что Тредгольдъ уже не разъ читалъ ему по этому поводу наставленія. Капитанъ Брискетъ тоже выражалъ Питеру Деккету свое недоумніе.

— Неужели вы ничего не можете мн дать отъ м-ра Чока? — спрашивалъ помощникъ.

— Прячется, какъ устрица въ раковину, едва я вздумаю объ этомъ заговорить. Твердитъ, что Тредгольдъ изучаетъ образованіе острововъ и собирается написать о нихъ книгу.

— И мн м-ръ Тредгольдъ говорилъ то же самое, даже спрашивалъ, какъ назвать ее.

— Я знаю, какъ бы я назвалъ его самого! — проворчалъ Брискетъ.

М-ръ Чокъ становился все безпокойне по мр приближенія къ цли. Онъ прохалъ тысячу миль, и не видлъ ничего, кром летающихъ рыбъ и альбатросовъ. Прогуливаясь какъ-то поздно вечеромъ съ капитаномъ Брискетомъ, онъ выразилъ желаніе увидть что-нибудь новое, интересное.

— Вы жаждете приключеній, сэръ, — отозвался тотъ, покачивая головою;- съ полдюжиной такихъ людей, какъ вы, я повелъ бы это судно куда угодно. Вы родились морякомъ. Питеръ Дёккетъ врить не хочетъ, что вы мальчикомъ не были на мор.

— Я всегда думалъ, что полюблю море, — скромно сказалъ м-ръ Чокъ.

— Полюбите? — повторилъ капитанъ:- вы морякъ по природ, и у васъ въ крови буйный духъ, который такъ и рвется наружу. И это безпокоитъ меня и Питера Дёккета — также.

— Безпокоитъ? — повторилъ м-ръ Чокъ.

— Видите ли, — капитанъ глубоко вздохнулъ, — намъ не по сердцу тайна, она тяготитъ насъ.

— Почему? — проговорилъ посл нкоторой паузы м-ръ Чокъ.

— Мы не знаемъ, на какое отчаянное приключеніе вы насъ ведете? Конечно, мы послдуемъ за вами, но согласитесь, что вы не совсмъ справедливо поступаете по отношенію къ намъ.

— Тутъ нтъ ни малйшей опасности, — убдительно произвелъ м-ръ Чокъ.

— Но тайна есть? Вы не станете этого отрицать. Вы таитесь отъ меня? — проговорилъ капитанъ тономъ укора, въ которомъ слышалась непритворная «слеза». Онъ отошелъ и прислонился въ борту, закрывъ лицо руками. М-ръ Чокъ подошелъ и положилъ руку ему на плечо.

— Вы мн не довряете! — глухо сказалъ капитанъ.

— Это не моя тайна; будь она моею, я охотно открылся бы вамъ.

— Что длать, сэръ? Въ первый разъ въ жизни, сэръ, Билль Брискетъ является незаслуживающимъ доврія человкомъ. И я особенно огорченъ тмъ, что это исходитъ отъ васъ.

М-ръ Чокъ молча стоялъ возл него въ горестномъ недоумніи.

— А я доврилъ вамъ тайну, отъ которой зависитъ моя жизнь! — продолжалъ капитанъ съ рзкимъ смхомъ:- вы единственный человкъ, знающій, что я убилъ Веселаго Питта въ Санъ-Франциско.

— Но вдь вы убили его, защищаясь?

— Не все ли равно? Доказательствъ у меня нтъ. По одному вашему слову меня вздернутъ на вислицу. И это еще не все. Команда начинаетъ догадываться, а я, въ качеств капитана, отвчаю за ихъ жизнь. Понимаете ли вы, какой я подвергаюсь отвтственности?

— Команда догадывается! — воскликнулъ пораженный м-ръ Чокъ.

Понизивъ голосъ, капитанъ сообщилъ, что на-дняхъ вечеромъ онъ засталъ матроса заглядывающимъ въ окно, находящееся въ потолк каюты. Отославъ матроса внизъ, онъ самъ заглянулъ въ окно, и увидлъ Стобелля, Тредгольда и м-ра Чока наклонившимися надъ какой-то бумагой. Онъ не желалъ шпіонить, но капитанъ корабля долженъ наблюдать за порядкомъ.

— Это ваше право, — твердо сказалъ м-ръ Чокъ.

Капитанъ не безъ волненія поблагодарилъ его и, стоя съ нимъ у борта, принялся восхищаться красотою моря и созвздій. Подъ впечатлніемъ разговора и чаръ южной ночи, онъ далъ волю своимъ чувствамъ и со странною смсью рзкости и робости заговорилъ о своей престарлой матери, объ одиночеств и печальной дол моряка, о безцнномъ сокровищ истинной дружбы. Онъ обнажилъ всю свою душу передъ сочувствующимъ слушателемъ; но когда изъ какого-то замчанія м-ра Чока онъ понялъ, что тотъ намревается открыть ему тайну, онъ отказался выслушать его по той причин, что его считаютъ за «грубаго матроса, которому невозможно довриться». М-ру Чоку, горячо опровергнувшему такое предположеніе, удалось, наконецъ, убдить капитана въ томъ, что онъ ошибается, и тогда успокоенный Брискетъ заявилъ о своей готовности выслушать то, чего м-ръ Чокъ совершенно не намревался сообщать ему.

— Но, помните, — тономъ предостереженія проговорилъ капитанъ, — не надо никого въ это посвящать, даже Питера Дёккета.

М-ръ Чокъ, такъ неожиданно для себя попавшійся въ ловушку, не видя никакихъ путей отступленія, отвелъ капитана какъ можно дале отъ рулевого и шопотомъ сообщилъ ему о цли плаванія. Когда они разстались передъ отходомъ во сну, капитанъ Брискетъ былъ освдомленъ обо всемъ не мене самихъ членовъ экспедиціи, но онъ успокоилъ совсть м-ра Чока, сознавшись ему, что, въ сущности, онъ съ самаго начала уже догадывался о правд.