Радуйтесь, охотники, радуйтесь, дорогие собачники, радуйтесь, все чудесные люди, сумевшие сберечь в себе до старости наше золотое детство. Был я угрюмый себялюбец, сберегавший свою красавицу от чужого глазу и презиравший выставки! Пожалуйте, глядите, вот он перед вами с седеющей бородой, ходит по кругу, водит маленькую собачку и никак не может скрыть от людей своего счастья в борьбе за первенство.

Судьи глядят только на одну Нору, забегут вперед – и глядят, отстанут – и глядят сзади; один, великан, стал на колени, другой, маленький, даже и лег.

Но самое главное в этом счастье было, что я и забыл про бульдожинку: как будто ее вовсе не было или как будто само собою выходило в движении славы, что раз уже свет заметил красавицу, то тут же и простил ей эту бульдожинку.

Судьи вдруг перестали смотреть на мою Нору и делать отметки в своих судейских журналах.

Они собрались все кучкой, и маленький судья махнул рукой в том смысле, что я могу уходить.

Мне оставалось сделать несколько шагов до массы людей, гуляющих по широкой аллее. Две-три секунды – и толпа бы меня поглотила и я исчез бы от суда в толпе, как рыба в воде. Но мне сказали: «Вас зовут!» Я оглянулся и увидел: все судьи руками звали меня обратно к себе.

Нет! Нет! Положа руку на сердце, я и сейчас после всего благословляю этот великолепный путь к славе и верю, что чистого человека он может подвести к самым звездам.

В своем падении я сам виноват, что поддался соблазну..

Судьи мне сказали:

– Надо посмотреть пасть.

И только посмотрели…

Так вот вынимают билет и проваливаются на экзаменах: век проживи – и все будет сниться, как вынул этот проклятый билет. Но в конце-то концов ведь сам же виноват, что не выучил…

Всю досаду свою, конечно, я перенес на А. А.: зачем он вовлек меня в это дело, зачем?..

С трудом я нашел его на выставке. И он, сияющий здоровьем, готовый обнять меня и поздравить, спросил:

– Ну как, проглядели?

– Совсем было проглядели, – сказал я, – но под конец…

– Заметили? – радостно загораясь, воскликнул он. – Неужели заметили?

– Вы меня подвели…

– Ну, милый, – похлопал он меня по затылку ладонью, – о каких пустяках вы говорите, – а судьи-то у нас какие! Что из того, что мы не получим медали, – судьи-то, судьи какие, а?..

И тут вот только и понял я, зачем это мне тогда подмигнул старший наш судья собак: это старший судья так сговаривался со мною на испытание маленьких судей; и когда оказалось – судьи хорошие, то действительно, стоило ли печалиться, что я потерял золотую медаль?

Работа была совсем маленькая: вставить разбитое стекло на веранде. Стекло у меня было свое. Саша раздобыл алмаз и вставил.

– Это не работа, – сказал он. – Я ничего не возьму.

– В таком случае, – ответил я, – давай выпьем по рюмочке.

– Это можно, и не секрет: я люблю.

Стакан я ему налил порядочный, он выпил и сразу же захмелел. Тут и начался наш русский разговор, волнистый, кругами, с заключающей каждый круг личной присказкой, вроде «эко либрис» собирателя книг.

– Это не секрет! – говорил Саша.

– Ясно! – отвечал я ему. И пошло, и пошло…

– Это не секрет, – начал он, – у меня нет ни папаши, ни мамаши.

– Ясно! Только, Саша, скажи, как это вышло у тебя, что столяр ты хороший, руки у тебя золотые, и не пьяница, и не мот, а как-то все ты ходишь вроде как бездомный какой?

– Да вот, друг мой, немцы дом мой сожгли в Старой Рузе, папаша и мамаша погибли, с фронта пришел – ничего с собой не принес, а тут вскоре женился, к тестю вошел в дом, и никак еще не могу подняться. Не могу пока, это не секрет!

И тут начался долгий рассказ его о войне со всеми подробностями на длинном его пути от Сталинграда до Берлина и дальше – до встречи с одним американцем на Западном фронте.

– Вы, русские, – сказал тогда американец, – великий народ, большой, сильный и храбрый. Но только скажи, Александр, за что ты воевал?

– Как за что? – отвечал Саша. – Это не секрет: воевал за папашу и за мамашу.

– Ну, и как теперь? – спрашивает американец. – Хорошо теперь живет твой папаша?

– У меня, – говорит Саша, – нет ни папаши, ни мамаши: их убили немцы, и дом наш в Старой Рузе сожгли.

– А как же ты сейчас сказал, что воевал за папашу и за мамашу?

– За Родину. У нас же у всех есть папаша и мамаша: за Родину я воевал. Это не секрет!