Она колебалась.

– Ты убиваешь людей?

– Плохих людей, – сказал он. – Я никогда не охотился на невиновных.

– А на кого ты охотился?

– На людей, которые преследуют других с единственной целью – получить удовольствие от их страданий.

Его слова, казалось, удивили ее.

– Ты убивал их? Как какой-то линчеватель? Судья, жюри и палач в одном лице?

Натаниэль смотрел в сторону, обдумывая ее слова.

– Я могу читать мысли людей, Джослин. Я могу смотреть их воспоминания. Это не те же самые доказательства, которые используются в ваших человеческих судах... со всеми предрассудками и опасениями, которые скрывают правду. В их виновности нет сомнений. И я не пью кровь, потому что я линчеватель; я пью ее, потому что вампир.

Джослин медленно покачала головой.

– Но что если вокруг нет... виновных... людей?

Он осторожно взял ее руку и крепко сжал в своей.

– Тогда я могу взять кровь от кого угодно, но не убив невинного в процессе.

Она притихла на секунду.

– Люди охотятся за вами? Я имею в виду с чесноком и крестами, колами... или что-то в этом роде?

– Они бы это делали, если бы знали о нашем существовании, – ответ последовал без колебаний. – Это случалось много раз на протяжении веков.

Джослин несколько раз моргнула, явно пытаясь переварить его слова.

– Веков? Сколько тебе вообще лет, Натаниэль?

– Можем мы пропустить этот вопрос?

– Нет... скажи мне.

– Мне чуть больше десяти веков.

Джослин сделала глубокий вдох.

– Больше тысячи лет? – она запнулась, ошеломленная.

Он похлопал ее по руке.

– Да, но тебе не нужно беспокоиться, мне кажется, ты очень зрелая для своего возраста, – его губы растянулись в кривой улыбке.

– Сколько лет твоему брату? – спросила она.

– У меня трое живых братьев, но тот, которого встретила ты, - Маркус – один из старейших в нашем роду. Ему пятнадцать сотен лет.

Джослин недоверчиво покачала головой, а потом стала вдруг отстраненной, ее светлые глаза потемнели и затуманились, кожа заметно побледнела. Она выглядела неуверенной. Будто не знала, как задать свой следующий вопрос.

И, инстинктивно, он понял...

– И мы, наконец, вернулись туда?

– Куда? – пробормотала она, ее голос был едва слышен.

– Назад к тому, что беспокоило тебя все время. Назад к тому, что произошло ранее в том лесу. К страху, который заставил тебя – теперь уже дважды – пытаться покончить с собой.

Джослин медленно выдохнула и кивнула, но продолжала молчать.

Словно не могла говорить.

Ее глаза закрылись, и ладонь, до этого спокойная, начала дрожать в его руке.

– Что это, ангел? – спокойно спросил он. – Чего ты так боишься?

Она просто покачала головой.

– Ты не можешь сказать мне?

Она всхлипнула.

– Я хочу, но...

– Но что?

– Но просто... я просто... я боюсь.

Натаниэль попытался успокоить ее дрожь.

– Скажи мне тогда, чего ты так боишься, что ты думаешь должно произойти, если ты расскажешь мне?

Джослин не ответила.

– Если ты боишься, что я буду зол…

– Нет, не этого, – прошептала она.

– Тогда чего? – его взгляд проникал в нее и притягивал, словно магнит. – Скажи мне, Джослин. Да, у тебя мало причин доверять мне, но один раз...

– Я знаю, что ты планируешь сделать со мной, ясно? – она протараторила слова, как будто это был единственный способ их произнести. – И я говорю тебе, что не смогу вынести это. Ты понимаешь то, что я говорю? Я не смогу вынести это!

– Что ты думаешь...

– Почему ты это делаешь? – в ее голосе чувствовалась боль. – Давишь на меня вот так. По крайней мере, сейчас, в этот момент, я могу притвориться. Немного дольше я могу притвориться, что все хорошо. Но когда все это выплеснется наружу... – ее глаза потускнели, и она медленно отвела взгляд.

Натаниэлю стало неловко, хотя он попытался продолжить проектировать уверенность.

– Джослин, я не собираюсь делать что-либо без твоего разрешения.

– Ты не слышишь меня, Натаниэль, – произнесла она с нотками отчаяния. – Я знаю.

Натаниэль откинулся назад и сделал глубокий вдох.

Великие Небесные Божества, что, по мнению этой женщины, он собирается с ней сделать? Этого не могло быть – никак не могло – чтобы она знала о Проклятии Крови. И даже если и так, у него не было намерения принуждать ее.

У него было больше веры в нее. Больше веры в предусмотрительность богов. В правильность их союза.

– Ладно, – он поднял обе руки, уговаривая ее как напуганного ребенка, – тогда мы могли бы вместе столкнуться с тем, что ты знаешь… верно?