У Харриет не было никакого желания раскрывать перед любознательным мистером Шаппарелем обаяние сточных вод. Она бродила по большой студии, рассматривая законченные и незаконченные холсты.

— А это не миссис Лоуренс Харвелл?

— О! Она — трудный объект. Я имею в виду, в вашем английском значении этого слова. Ей-то не сложно понравиться. Муж — это другое дело. Он думает, что я — страшный серый волк, который проглотит его прекрасную рыжеволосую Красную Шапочку. Поэтому он всегда здесь, чтобы контролировать мои действия. А так как я работаю без остановки, а он ничего не понимает в живописи, он умирает со скуки. Je m’en f… [92] — простите мой язык! — если он хочет сидеть там в углу без толку. Я предлагаю ему газету. Я говорю, садитесь, развлекайтесь. Через пять минут он вновь резко вскакивает и заглядывает мне через плечо, чтобы посмотреть, что происходит. Он смотрит на мою картину, а затем на свою жену, и это его озадачивает. Он вновь долго всматривается в неё, и он не понимает: то, что он видит, — этого вообще нет. Но послушайте! Я нарисую ему то, что он видит, quand m^eme. [93] Вы видите, что натурщица что-то держит в руках. Нет, этого ещё там нет. В настоящее время я просто даю ей подержать крышку от кастрюли. Не вдохновляет, правда? Крышка от кастрюли. Bon! [94] Завтра у неё будет то, что ей больше понравится.

— Зеркало?

— Довольно близко. Это доставит ей удовольствие как и зеркало, причём тот же вид удовольствия, потому что, знаете ли, когда она смотрит в зеркало, она также не видит того, что там есть. Но нет, это не может быть зеркало. А почему? Вы, которая пишет книги, где учит, как отличить факт от видимости, взгляните ещё раз и объясните, почему это не зеркало.

Харриет исследовала портрет, который был почти закончен, за исключением фона и аксессуаров.

— Зеркало бросало бы отражённый свет на нижнюю часть лица, а здесь нет никакого отражённого света.

— Bien, tr`es bien! [95] Я куплю одну из ваших книг и прочитаю её. Теперь я покажу вам. Это сделано молодым человеком, которого я знаю и который иногда пользуется моей студией, потому что он беден и талантлив. Не думаю, что он всегда будет беден, потому что он рисует то, что другие люди хотят видеть, а для таких работ имеется обширный рынок. Итак, вы понимаете: миссис Харвелл это, возможно, понравится больше, чем мой портрет.

— Маска!

— Осторожно, это папье-маше. Да, умно, hein?

— Очень умно и очень красиво.

— Именно так она видит себя: «красавица с золотисто-красными волосами», tout simplement. [96] Но на моей картине она «Околдованная», потому что, видите ли, злая ведьма заточила её в чёрной башне без окон, и есть лишь одна дверь из слоновой кости, и все её мечты стремятся через эту дверь. Дверь стоит между нею и действительностью, и это к лучшему, потому что, если бы она хоть однажды увидела хоть один проблеск, один малюсенький проблеск реальности, она с криком убежала бы и скрылась в самой глубокой темнице подо рвом замка. Avec ca, [97] что в Средние века темницы никогда не строили подо рвом, а устраивали под сторожевой башней, но поскольку так говорится в пословице, то и Бог с ним.

— Вы смотрите уж слишком глубоко, месье Шаппарель.

— Вы не верите мне? Je suis psychologue [98] — просто обязан им быть. Но вам нечего бояться. Леди, которая способна восхищаться сточными водами, не оторвалась от жизни. Allons! Au travail! [99] Возвращайтесь к своим подземным размышлениям, а я вернусь к своим краскам. Des go^uts, et des 'egouts… [100] — то есть в вопросах вкуса как и в вопросах коллекторов никакие дискуссии не возможны.

— Мистер Эймери, не так ли? Я — леди Питер Уимзи — Харриет Вейн.

Харриет уже прошла было мимо понурого молодого человека, сидящего, опустив голову на руки, на скамейке в парке, когда узнала его, а теперь уже он тупо глядел на неё, как будто не узнавая.

— О… о да, конечно, — запоздало произнёс он, вскакивая и пожимая руку, которую она подала ему. — Мне очень жаль… я…

— С вами всё в порядке? — спросила она. На нём было немного потрёпанное пальто, пуговицы расстёгнуты, а рука, которой он дотронулся до неё, была твёрдой и синей от холода, да и вообще он выглядел немного не в себе. Похоже, его била дрожь.

— Не думаю, что когда-либо со мной вновь будет всё в порядке! — сказал он.

— О, не надо так, — возразила Харриет. — Вы просто очень замёрзли. Сколько времени вы просидели тут на скамье?

— Века. Не помню.

— Пойдёмте со мной, — решительно сказала Харриет. — Выпейте горячий бульон или кофе с бренди.

— Я не могу себе позволить ничего, — сказал он. — У меня ни пенни.

— Но я могу… — начала было Харриет, но, сразу поняв, что будет лучше, если вопрос об оплате вообще не поднимать, закончила: — я могу предложить вам что-нибудь дома. Это недалеко. И пожалуйста, не спорьте. Вам действительно необходимо что-то горячее. Вы же не хотите упасть в обморок прямо на улице.