— Пока эта помощь придет, нас всех перебьют и перережут, — возразил Огарев. — Притом, если мы выйдем из города, мы и людей и себя спасем: гетман клялся богом, что нам по пути ничего дурного не сделают.

— Выступим, — вздохнула жена его, — но сердце мое не предвещает ничего доброго… уж лучше бы здесь защищаться…

Начала она и люди ее, и войско собираться в путь, и несколько часов спустя по направлению к Переяславлю потянулись прежде всего немец Гульц с обозами и возком, в котором находилась жена Огарева; полковник на коне ехал рядом с экипажем для ее защиты на случай нападения.

Доехали они так до заставы. Здесь казачий старшина Иван Бугай, коренастый, здоровенный запорожец, стоявший с сотнею казаков, пропустил их беспрепятственно с обозом.

Потянулись они по дороге в надежде, что и воевода с резервом тоже благополучно выйдет из города.

Но не прошли они и трех верст от Гадяча, как услышали там пальбу. Они остановились, и Гульц тотчас собрал обоз, сделал из него засады и внутри разместил возок с боярынею и ратных людей, а сам поскакал с несколькими рейтарами обратно в город.

Там происходило в это время следующее:

Огарев со стрельцами выступал из города, но на заставе Иван Бугай остановил их:

— Сдавайтесь! — крикнул он.

В ответ на это воевода произнес твердо и решительно:

— Если вы не удалитесь, мы стрелять будем…

— Ах ты, пес московский, — крикнул Бугай, бросившись к нему с обнаженною саблею.

Это был знак к нападению: казаки ринулись на стрельцов.

Бились и рубились, чем ни попало: слышны были выстрелы пистолетов, пищалей, стук оружия.

Силы были равные и бой был бы продолжителен, но Огарев отсек ухо Бугаю и тот, истекая кровью, упал с коня.

Казаки схватили его на руки, понесли в город с криком.

— Москали наших режут.

Воевода подобрал своих убитых и раненых и поспешно выступил из города.

На пути он встретил полковника Гульца.

— Жена моя права была, — сказал он, — уж лучше бы защищаться в городе; там они пожалели бы казачьи дома да и легче было бы сражаться… Эти разбойники, вероятно, тотчас нагрянут сюда, так нам нужно будет их отразить и дорого продать свою жизнь.

Они ускоренными шагами поспешили к передовому войску, но едва они прибыли туда, как вдали показались запорожцы с кошевым атаманом.

Русские выкинули флаг для переговоров, но те, будто не замечая его, неслись к ним вихрем.

Началась стрельба и рукопашный бой. Русские сражались отчаянно: семьдесят человек стрельцов и пятьдесят солдат пало под ножами запорожскими, остальные сто тридцать человек, избитые, израненные, забраны в плен; не больше тридцати человек стрельцов успело бежать на Переяславль, но те померзли в пути. Полковник Гульц сражался у возка боярыни и там пал, как герой; но она не сдавалась в плен: она дралась с отчаянием и взяли ее тогда, когда свалили и связали ее.

Огарев бился до последнего и не сдавался, но тяжелая рана на голове лишила его чувств и запорожцы забрали его полумертвого.

Одержав эту постыдную победу, запорожцы забрали русский обоз и пленных и двинулись с триумфом в город, причем били в котлы и в барабаны и неистово пели песни.

Вступив в город, они послали Огарева к протопопу, а боярыню за то, что муж ее отсек ухо Ивану Бугаю, и за то, что она не сдавалась без бою, раздели и повели по городу простоволосую. Приведя ее таким образом на площадь, где собрался народ, Бугай выхватил кинжал и отсек ей одну грудь.

Он собирался уже по частям ее искрошить, как раздался голос маленького человека Лучко:

— Звери вы лютые… змеи подколодные… так-то вы войсковой ясырь (выкуп) цените… Гетман прислал меня отдуть виноватых, — и он начал бить гетмановскою плетью налево и направо, куда ни попало.

И Бугаю, и его сподвижникам досталось прямо по лицу.

— Экий скаженный, — крикнул Бугай, убегая.

За ним последовали остальные запорожцы.

Лучко торопливо снял пояс, вынул платок и, нагнувшись к лежавшей без чувств на снегу боярыне, закрыл ее рану платком и притянул его своим поясом; потом, обратившись к народу, он крикнул:

— Громада! Гетман приказал отвести ее в богадельню… Вот в ту, которая здесь на площади.

Несколько мещан отделились от народа и понесли ее в богадельню. Здесь было несколько прислужниц и фельдшер. Они уложили боярыню на кровать и занялись перебинтовкой.

Лучко до тех пор не покидал богадельни, пока раненой не сделалось лучше, т. е. пока она не пришла в себя; тогда он успокоил ее насчет мужа и удалился, объявив, что Брюховецкий опечален приключившимся, и что он употребил все силы и средства для их излечения.